[10] Пистолет-пулемет.

3. 3. Как в старом кино

Выходя из такси я сразу накинул на голову капюшон — небо уже не пыталось смыть Детройт с лица земли, но дождь все еще накрапывал, наполняя никогда не спящий город монотонным и каким-то уютным шумом. Дверь в частную клинику доктора Оуэна Рида не была заперта, хотя в приемной было пусто: никакой тебе милой медсестрички на ресепшене, или, что вероятнее, мордоворота-охранника, что было бы куда разумнее, учитывая темное время суток.

В конце приемной виднелась приоткрытая дверь, из-за которой доносилось деловитое бормотание и я, подойдя и громко постучав по косяку, толкнул ее, входя внутрь. На меня недовольно уставились сразу двое: какой-то молоденький тип, одетый в вырвиглазно-зеленого цвета куртку и драные джинсы — «Тим Аллен, 23 года, угон, мелкие кражи...— тут же опознает его полицейская база. — И, собственно, Оуэн Рид, практикующий хирург с лицензией на установку социальных имплантов... » Так, опускаем, это мне не нужно сейчас. Я мысленно отмахиваюсь от полицейской базы и смотрю на стол, где доктор заканчивает зашивать рану «обдолбышу».

— Тут вообще-то, — начинает недовольно ворчать хирург, но я, снимая капюшон с головы привычно отворачиваю край плаща, демонстрируя голографию с личным номером и званием. — А, так это вы организовали его, э-э, доставку, сэр.

Врач уже не смотрит на меня, снова повернувшись к своему пациенту и больше не выражая недовольства, а вот Тим Аллен вызывающе фыркнул, скрестил руки на груди и вообще, постарался всячески выразить свое пренебрежение. Если бы не нахождение в клинике, он наверняка еще бы и на асфальт плюнул, но док может и обидеться. А обижать доктора — всегда себе дороже, эту простую истину уличные хулиганы усваивали с первых недель «взрослой» жизни.

Я, игнорируя дерзко выдвинутую челюсть и презрительные взгляды, очевидно, родственника или друга спасенного мною паренька (иначе что бы он тут вообще делал?), подхожу ближе к кушетке, на которой лежит мой новый знакомый и чуть наклоняюсь над ним, чтобы ему было видно мое лицо.

— О, сэр... Это вы... Док сказал, что меня отправил сюда какой-то коп. Это вы — коп? — слегка расфокусированный взгляд парня начал блуждать по моему лицу.

— Да, парень, я, — не став отрицать очевидное, я пристально всмотрелся в его расширенные зрачки, пытаясь определить, выйдет ли толк из моих вопросов или я зря теряю время?

— Кру-у-уто, — тем временем выдал «обдолбыш», отчего мнущийся рядом дружок зло дернулся.

— Ничего не говори этому... Копу, — прошипел он, и, когда я бросил на него короткий взгляд, демонстративно положил руку на торчащую из-за ремня джинсов рукоять пистолета.

Тебе что, даже на кобуру не хватило?

— А ты что, имеешь что-то против копов, мальчик? — я отвернулся от плавающего в эйфории свидетеля и неторопливо пошел вдоль кушетки, приближаясь к тут же занервничавшему дуралею. — Кто тебя учил вообще так пистолет носить? Насмотрелся фильмов про крутых парней? Там не говорят, сколько их них прострелили себе зад, или еще что по интереснее.

— Тебя спросить забыл, ста...— он потянул пистолет из штанов и я, в один быстрый шаг преодолев оставшееся между нами расстояние, ударил его кулаком в живот, перехватывая руку с пистолетом за запястье и выворачивая. Не до хруста, но достаточно резко и больно, чтобы оружие выпало на кафельный пол. — Ах тыж еб... — оплеухой я обрываю его поток брани и почти сразу сгребаю за ворот куртки, чуть встряхивая и пристально глядя в глаза.

— Слушай меня ты, мелкая погань. Я не знаю, кем ты приходишься этому парню, но то, что он сейчас лежит на кушетке, а не валяется дохлым на окраине города в крови и собственном дерьме — моя заслуга. Я двадцать пять лет вычищаю этот город от придурков, возомнивших себя самыми крутыми только потому, что они не отстрелили себе яйца в первый же день, как взяли пушку в руки. И двадцать пять лет я смотрю, как такие бесполезные идиоты, как ты, просирают свою жизнь, считая, что виноваты в этом копы, корпорации, власти... Да кто угодно, только ты сам. Так что стой тут, изображай торшер и открывай рот только когда я разрешу, чтобы мое терпение не иссякло и я не решил, что твое исчезновение никого не расстроит. Ты меня понял,