Анина была одета в белые джинсы, рваные от бедер до щиколоток. Голые ноги в прорехах были видны почти полностью, так что ее бабушка удивилась, стоило ли эти джинсы вообще надевать. Пупок тоже был выставлен напоказ – укороченный бледно-голубой свитер едва доставал до талии. Матильда поразилась, как Анина не закоченела.

Анина закрутила волосы в пучок, продолжая разговор. Ее помолвочное кольцо – платиновое, с бриллиантом изумрудной огранки[26] – сверкало на свету. По мнению Матильды, только кольцо и добавляло нотку утонченности образу молодой женщины, которая просто обязана была быть элегантной. В конце концов, Анина выросла не в самой простой семье – Кабрелли слыли мастерами высшего класса.

Матильда отнесла фрукты на кухню. На стойке зажужжал ее мобильный. Она включила громкую связь.

– Pronto, – поприветствовала она мужа.

– Что выбрала Анина? – поинтересовался Олимпио.

– Ничего. Пока ничего. Она говорит по телефону. Когда молодые приходят к старикам, они полагают, что нам больше нечем заняться, кроме как целый день сидеть и смотреть на часы в ожидании смерти.

Олимпио рассмеялся.

– Скажи ей, чтобы положила трубку. Просто выдохни и расслабься.

– Я не могу.

– Знаю. Я за пятьдесят три года ни разу не видел, чтобы ты как следует расслабилась.

– Когда будешь дома?

– Как обычно. Помолись за меня. Я встречаюсь с банкирами.

– Убеди их, пусти в ход свое обаяние.

– Sì. Sì. Пусть они почувствуют свою значимость. А ты проделай то же самое с Аниной.

Матильда поставила на поднос тарелки, положила серебряные приборы и льняные салфетки. Штрудель di mele поместила в центр, подложив под него лопатку.

– Ты все еще разговариваешь? – Матильда укоризненно взглянула на внучку, ставя поднос на стол. Она провела рукой по мраморной столешнице.

Когда двадцать лет назад ее родители умерли с разницей в пять месяцев, они оставили после себя четыре этажа мебели и всякого хлама. Этот обеденный стол имел свою историю. Его подумывали продать, когда после войны не хватало денег и не на что было содержать мастерскую. Но покупателей не нашлось – в трудные времена люди меньше всего нуждались в антикварной мебели.

Матильда понятия не имела, что делать с родительским скарбом, пока синьора Чилиберти, гадалка, жившая на виа Кастанья, не посоветовала ей сохранить только один предмет, который будет напоминать о матери. Все остальное можно выбросить, заявила она. Сбросив с себя груз вины, Матильда избавилась и от громоздкого наследства без какой-либо помощи брата. Нино присутствовал на похоронах, оплакивал мать вместе со всеми и сразу уехал, предоставив сестре улаживать оставшиеся дела, включая мытье посуды после поминок. Когда речь шла о доме и семье, итальянские женщины самостоятельно решали все важные вопросы – от рождения до смерти.

Матильда поставила шкатулку с украшениями туда, где должна была сидеть внучка.

– Анина?

Анина с улыбкой обернулась. Она жестом попросила подождать еще минутку и продолжала говорить по телефону.

– Анина. Положи трубку, – приказала Матильда.

– Ciao. Ciao. Мне надо идти. – Анина отключилась. – Прости, Nonna. Когда Паоло хочет поговорить, приходится бросать все дела. – Анина уселась за стол. – В последнее время он только этого и хочет.

– Я приготовила твой любимый… – начала Матильда.

У Анины зазвонил телефон.

– Прости. – Она потянулась, чтобы ответить.

– Дай сюда! – Матильда протянула руку.

Анина отдала ей звонящий телефон. Матильда бросила его в сейф и закрыла дверцу.

– Невежливо приходить к бабушке и без конца болтать по телефону.