На вопрос, куда он тогда так резво убежал, Валентин печально ответил, что был вынужден удалиться, так как сердце поэта почуяло дальний призыв умирающей в одиночестве матери.

Первый сумасшедший старик на этой аллее попался мне, когда я еще был очкариком. Тогда я еще не читал «Властелина колец» и не заподозрил старика в магии. Я слонялся в парке под старыми тополями, а дед кормил голубей возле скамейки. В жизни много встречаешь таких стариков, но этот запомнился мне как-то особенно. Мне понравилось смотреть, как он кормит птиц. За кованой оградой парка шумели автомобили и звенели трамваи, мимо шли пешеходы, небо темно отражалось в голубых зеркалах луж, а дед все стоял и, не обращая ни на что внимания, задумчиво кормил голубей. Над ним, прыгая с ветки на ветку и расправляя крылья, возмущенно кричали вороны. Иногда дед вздыхал, тер шершавую щеку и что-то говорил себе под нос. Птиц вокруг было очень много, и мне казалось, что старику это занятие доставляет несказанное удовольствие.

– А зачем вы их кормите? – спросил я, подкравшись сзади.

Старик обернулся и окинул меня неприветливым взглядом.

– А тебе какое дело? – отозвался он. – Иди, парень, отсюда. Найди себе какую-нибудь ерунду и займись ею. Нечего тут шататься, нечего!

Я немного растерялся, но потом нашелся и упрямо повторил:

– Вы любите кормить голубей?

– Я не люблю кормить голубей, – сухо буркнул он, отвернулся, но потом передумал и объяснил: – Не люблю. Меня это утруждает. Но если я их не покормлю, мне бывает очень совестно. Просто мука, как совестно. – Он сморщился и вздохнул. – Они ведь могут на меня страшно обидеться. Соберутся здесь, а меня нет. Ох, что тогда начнется.

– А что тогда начнется?

Дед сначала растерялся, запыхтел, потом свел косматые брови и рассердился:

– Иди, парень, отсюда. Кому говорят, нечего тут шататься!

– А может быть, я с вами покормлю?

– Со мной? – вновь смутился старик, недовольно хмыкнув, пожал плечом и протянул мне горсть корма. – Ну покорми.

Я подставил обе ладони, и на них высыпалась целая гора крупы. Тут же меня всего облепили голуби, и мне стало даже страшновато. Они сидели у меня на руках, гулькая, толкались под ногами, били меня по щекам крыльями, царапали мои руки неприятными коготками. Мне было страшно и весело одновременно.

– Все! Все! Пошли отсюда, – внезапно начал распугивать голубей старик.

Крылья оглушительно зашумели, я зажмурился и вжал голову в плечи.

– Почему вы это сделали? – спросил я, когда птицы рассеялись.

– Не люблю суеты, – коротко отозвался тот.

– А зачем кормите?

Старик тоскливо оглянулся.

– Зачем? – настойчиво повторил я.

– Я болен очень редкой болезнью.

– Да? – удивился я.

– Да, – невесело подтвердил дед.

– А какой?

– Называется – голубиный сон. Каждую ночь я вижу сон одного из этих голубей. Я не знаю, какого точно. Но знаю, что он здесь. Потому что в каждом сне голубь видит меня. Этот голубь меня боготворит. Он радуется моему появлению, как ребенок радуется возвращению матери. И знаешь, что самое страшное?

– Что?

Старик торжественно выкатил глаза и ответил:

– А то, что мысли его в тысячу раз превосходят мои собственные.

Я стоял и смотрел на него в изумлении. При этом как со стороны я вижу теперь себя, удивленно моргающего очкарика с приоткрытым ртом, где недостает одного переднего зуба.

На второго безумного старика я наткнулся на этой же аллее сегодня днем, возвращаясь из школы. Мне вообще везет на всяких ненормальных людей. Старики почему-то любили этот парк. С одной стороны здесь гремят трамваи, а с другой несутся машины и проползают, натужно воя и кудахча, троллейбусы. Почему они его любят? Наверное, потому что ощущают себя тут в центре жизни.