Следующие минут пять она хохотала до изнеможения. Она тряслась долго-долго, корчась, падая локтями на стол, сгибаясь и используя коротенькие перерывы, чтобы глотнуть воздуха.

Уже прискакала Лизка, и вот-вот могли нагрянуть родители, а она все смеялась, пока не схватилась за грудь, задержала дыхание и не выдохнула в отчаянии:

– Ах, боже мой, я, кажется, сейчас сдохну. Так и напишут: скоропостижно скончалась от хохота.

Я смотрю на нее и думаю о том, смеется ли она по правде или очень хорошо притворяется.

– Шестьдесят пятый год! Где ты это нашел? – спросила она, широко выпучив глаза и еще пару раз поперхнувшись смехом.

– В стенном шкафу было спрятано.

Вдруг она бросила лукавый взгляд по сторонам и поманила меня затейливо пальцем:

– Идем со мной в ванную.

Мы заперлись в ванной комнате. Она пустила воду и начала распечатывать пакетик. Тот не поддавался, и она начала надкусывать его зубами.

– Дай мне один, – попросил я еще недавно принадлежавшее мне сокровище.

Пакетики лопались, и из них с дымком выскакивали пружинистые в какой-то белой пудре комочки, похожие на мембраны стетоскопа. Мембраны разворачивались и повисали длинными волнистыми колбасными шкурками.

– Похоже на напальчники какого-то чудовища, – говорю. – Напальчники юрского периода. А бабушка говорила, что в этом кроется сила мужского очарования.

– Я сейчас тебе покажу силу мужского очарования, – сказала Сима и натянула свой чехольчик на кран. Наполняясь, он стал подпрыгивать и раздуваться, как водяной пузырь в невесомости. – Смотри, какие они прочные. Могут выдержать целую тонну жидкости.

– Космическая штучка, – говорю я с восхищением. – Наверное, в это писают космонавты на орбите.

– Да, еще в это мочатся летчики-испытатели во время крутых виражей и пикирующего падения, – согласилась моя тетушка. – Ну, чтобы моча герою в голову не ударила.

Шар был уже невероятно огромный, в него набралось уже с ведро воды, и он лежал в ванной похожий на увеличенную через микроскоп водяную каплю.

– Алик, подержи, пожалуйста, – деловым тоном предложила Сима.

Я, все более дивясь, охотно занял ее место, а она, немного прибавив напор воды, поспешно вышла и прикрыла дверь. В следующее мгновение громадный шар взорвался с такой силой, что меня едва не выплеснуло из ванной в прихожую.

Да, в советское время все делали основательно. Ни один современный презерватив не выдержал бы такого жесткого испытания и не взорвался бы как какое-то тайное детище академика Сахарова.

Ядерное испытание закончилось новым приступом Симиного хохота, а я остался обиженной жертвой ее экспериментального вдохновения. Весь мокрый, я шмыгал носом, сиротливо сидя на краю ванны, проклинал бабушкины пакетики и слышал, как она ржет и уже катается в коридоре по полу.

И тут я понял, что этого не переживу, не выдержал, рванулся к двери, замкнулся на замок и, закрыв лицо руками, разразился слезами, пожалуй, самыми горючими из всех пролитых мною. Я чувствовал, как они льются промеж моих пальцев, струйками смыкаются под подбородком и часто капают, и нос у меня был забит, и где-то под мозгом все перекатывалось и булькало.

Я рыдал долго-долго, пока ко мне не начали стучаться все взрослые в доме, всячески утешать и уговаривать выйти. Наконец мама сказала свое окончательное: «Ну и сиди себе!» И я остался шмыгать носом в жутком замкнутом одиночестве. Минут пятнадцать я просидел один и уже начал корить себя за то, что не отдался в ласковые руки соболезнующих мне родственников.

– Эй! Обиженный, – неожиданно постучалась ко мне Сима. – Ты слышишь меня, обиженный? Выходи давай! Василий Геннадьевич согласился, чтобы мы взяли машину. Можем поехать на каток или покататься по городу.