Постоянно понукаемая матерью, преподавателями, режимом в училище, от Лёвки я воспринимала болезненно любой намёк на давление. Мне так хотелось, чтобы в этом мире хотя бы он никогда ни к чему меня не вынуждал.
И он старался, ждал, когда я сама решусь. Последний год перед восемнадцатилетнем меня уже начали терзать мысли, что разовые девочки у него всё-таки уже были, в обход меня. Нет, я никогда ни на чем его ловила, просто очень боялась этого и не могла выкинуть из головы. Спрашивать - не спрашивала, да он бы и не сказал. И эти мысли, да еще постоянно сдерживаемая сексуальная энергия, стали придавать нашему общению нервозность и какой-то надрыв, провоцируя вспышки ревности и ссоры, раньше вообще нам не свойственные. Мы уже звенели вдвоем как натянутая струна, ощущая, что совсем скоро она лопнет, ошпарив хлестким ударом до костей. Еще чуть-чуть и рванет.
На свой восемнадцатый день рождения я свалилась с гнойной ангиной, загремев в больницу, так что отметить не получилось. Лёвка не попадал в часы посещения, и потому, умудрившись умаслить медсестер, приходил ко мне вечерами, когда получалось. Мы сидели в пустынном больничном коридоре на дальней кушетке, смея только держаться за руки и украдкой целуясь на прощание.
- Уже взрослая, да? – бормотал Лёва, улыбаясь. И глаза его болезненно горели, шаря по моему лицу.
- Перестань... - гладила его волосы, успокаивая, а у самой внизу живота всё тяжелело от этого взгляда и намеков.
Уже взрослая, да. Выпишусь и твоя...
Меня отпустили в пятницу, но родителям я соврала, что продержат до понедельника, и из больницы меня встречать не надо - я прекрасно доберусь до училища сама. Дело в том, что Лёвкина компания на эти выходные снимала коттедж на турбазе, чтобы отметить день рождения одного из парней. И Лёва уговорил меня ехать, а мать бы не пустила, мотивируя тем, что я только что лежала под капельницей пластом.
Всю дорогу до турбазы в Лёвкиной машине сидела как на иголках. Внутри дребезжало от нервного перевозбуждения, пальцы, не переставая, теребили что-то. То край кофты, то прядь волос. Мы ведь с ночевкой едем, на два дня. Лёва сказал, что у нас будет отдельная комната...Ох...
Ловила на себе Лёвин скользящий взгляд, когда он на секунду отвлекался от дороги, чтобы покоситься на меня. На заднем сидении горланили песни его друзья - придурки- курсанты. Ржали до слёз. Лёва тоже смеялся периодически с ними, прислушиваясь к разговору, а я, сидя на переднем пассажирском, как сквозь вату в ушах всё воспринимала и не разбирала слов. Думала только о том, что этой ночью я точно стану женщиной. Совсем его.
Я уже ждала этого и сама хотела, но всё равно сам факт, что вот точно прямо сейчас, был настолько будоражащий, что сердце тонко нитевидно трепыхалось, рождая испарину на коже, а язык прилипал к пересохшему нёбу. И мутило до слабости, будто не ела три дня.
Правда, оказалось, что я ошиблась. Никакой ночи Лёва ждать не собирался. У него уже все тормоза снесло.
20. 20. Гулико
- Проходи, - Лёвка толкнул плечом дверь в самую дальнюю комнату на втором этаже и придерживал её спиной, пока я не зашла вовнутрь.
- Хм, неплохо, - слабо улыбнулась, рассеянно озираясь по сторонам.
На самом деле я мало что видела, с трудом подмечая детали обстановки. Крашеная в белый доска, трюмо, балконная дверь, тяжелые серые портьеры, огромная двуспальная кровать... Сглотнула, останавливая на ней взгляд, и вздрогнула от звука упавших на пол наших сумок за моей спиной.
Так небрежно избавившись от поклажи, Лёвка прошёл вслед за мной в середину комнаты и тоже бегло огляделся.