Но все же упорно не переставал всегда быть рядом. Молча.

А я каждую нашу встречу теперь, затаив дыхание, ждала.

Мне его молчаливого присутствия было больше, чем достаточно. Оно давало силы мечтать, томиться о чем-то пока смутном, недостижимом в моем юном возрасте, будоражило кровь, разгоняло гормоны. Любое случайное прикосновение - повод вздрагивать потом с неделю. Зачем мне было большее, куда?

Меня все абсолютно устраивало, хоть и страшно было, что Лёвке эти наши совсем-не-отношения, основанные на одних взглядах и тонких эмоциях, скоро утомят, и он найдет себе более смелую, раскрепощенную девчонку.

Но вместо этого он внезапно уехал из Домбая, когда мне было тринадцать, а ему – почти пятнадцать. Буквально одним днем. Той зимой Левкина мама узнала об измене мужа, собрала детей и рванула в Москву в попытке начать новую жизнь.

У меня был шок.

Оказалось, мне жизненно необходимо знать, что Лёва засыпает и просыпается на той же улице, что и я. Что мы дышим с ним одним воздухом, что видим похожий пейзаж за окном. У меня будто одно легкое вырезали, и теперь, как ни старайся, уже не сможешь втянуть кислород полной грудью.

Я так тосковала, причем с каждым днем всё больше, что уже через дней десять написала ему первая. Сама. А ведь до этого он даже не был добавлен у меня в друзья в соцсетях. Мы для этого слишком часто виделись и слишком мало вербально общались. Не переписывались никогда.

А тут вдруг начали. Каждый вечер и до глубокой ночи. Писали обо всем и ни о чем, слали друг другу песни, смешные картинки, Лёвка мог и пошлости какие-то отправить, но я на это всегда показательно выходила из чата, а он потом извинялся. Мы не говорили о чувствах, казалось, болтаем как просто друзья, но ничего я так в жизни не ждала, как его "Привет, Гулёна" после десяти вечера.

Так продолжалось всю весну и июнь, а в июле он приехал с сестрой к деду Вахтангу и бабушке Марине на два оставшихся летних месяца, пока его помирившиеся после ссоры родители вместе обустраивались в новом городе - Владивостоке.

8. 8. Гулико

Я помню нашу первую встречу тем летом так отчетливо, будто она, стоит закрыть глаза, происходит прямо сейчас.

Помню, как я онемела, зайдя в дом к деду и наткнувшись на Лёвку, помогающему бабушке Марине перебирать смородину. Как нестерпимый жар прилил к щекам, когда он вскинул свою льняную голову и уставился на меня лучистыми серыми глазами, и словно штормом их заволокло, как еле выдавила севшим голосом "привет".

Откуда ни возьмись, на меня налетела Алиска, кинулась обнимать, целовать, весело щебетать что-то взахлеб, а я так и косилась на ее брата, не в силах отвернуться и разорвать зрительный контакт. По телу токи шли, пробирали каждый нерв испуганным восторгом.

Это оно...Оно!

Мое первое чувство. И оно взаимно.

Мне и страшно было, и радостно. Я была совсем не готова, что увидимся сейчас после разлуки и переписки, и накроет так, что даже пол под ногами закачался.

Алиска все-таки утащила меня от Лёвки на второй этаж тогда, в свою комнату, и я помню, как щекотно и сладко жгло лопатки от его провожающего взгляда.

А через пару часов он зашел к нам и сказал, чтобы собирались, поедем вместе с его друзьями на озеро.

В старенький минивен отца Егора Васильева - Левкиного приятеля, рассчитанный на восемь человек, нас забилось двенадцать. За рулем был старший брат Егора, прихвативший с собой еще одного своего друга, рассевшегося на переднем пассажирском сидении, мы же набились в салон сзади как шпроты в консервную банку. Понятно, что всем мест не хватило, и разрумянившиеся от жары и хорошего настроения девчонки расположились на коленках у парней, не забывающих отпускать по этому поводу двусмысленные острые шуточки.