что мы не дети,
что я муж и что ты жена.
Бабье лето
Вчера летел по ветру первый белый волос.
Он позвонил,
когда медленно упал на землю —
и слова
жесткие, непокорные слова
застряли в горле как рыбья кость.
Лето мое,
ты уже тоже седеешь?
Так
придет завтра и осень.
Вновь все деревья облетят,
вновь будем спрашивать,
куда или к кому пойти.
И тишина, убогая как полевая мышь,
нам пискнет за спиной.
Лето мое,
и ты уже тоже седеешь?
Юзеф Баран (род. 1947), польский поэт
Письмо
темнота бросила на берег
лучи света
далекой планеты
засушенные незабудки
потухшего дня
поставленные
в вазу с водой
начинают оживать
и вот пахнет твоим днем
во всей комнате
и ты возникаешь
из раскрывшихся лепестков
чаши пространства
я поднимаю к губам теплую облатку тела
Страх
ночью незрячей
в космическое путешествие
отправиться
на ощупь
без билета
без тела
на лазерной снежинке души
Сквозь мир идущим зов
полюби ты меня
я откликнусь ответно
прорастем мы в себя
чуть дыша и безмерно
я сокроюсь в тебе
ты исчезнешь во мне
смерть разыскивать нас
будет по миру тщетно
Вновь…
вновь меня выбрасывает
рассвет на берег
словно раковину
из клубящегося океана
в голове моей как в раковине
всю ночь гудело
Вечностью и Снами
все смешалось со всем
и все были всеми
и не было еще нарочитого разделения
на живых и мертвых
Потихоньку…
Потихоньку
раскрылись
ставни сна
со всех сторон
полетела тоска
на подоконник
сел белый ворон бессонницы
не ты ли подумала обо мне во сне
в по́лночи
Ах сердце…
ах сердце
ночная бабочка безумная
покинутая в темных долинах
у подножия разума
трепещешь
опаленными крыльями
в погоне за тем
что велико и ярко
а все же
могла бы вспорхнуть выше
чтобы как на ладони увидеть
какое малое
трухой светящееся
это твое
воображаемое солнце
Солнце движется…
солнце движется в панике
день ото дня
убывает его сила и все раньше
трепещет в окне тьма ночи
земля склоняется к осени
ибо заволакивает туманом зеркало неба
в этом зеркале словно брошенный хлам
отражаемся мы в уменьшении
ибо отцвели в нас душистые метафоры
и в ладони насыпана горсть пепла
всех вдохновений майских
ибо грохочут в нас поля маковые
как размышляющие над тщетою мира
философов засушенные головы
Влюбленный открыватель
один изобрел колесо
другой построил судно на подводных крыльях
третий сделал три первых шага на Марсе
а я открыл Тебя
на этой удивительной планете
Земля
и с тех пор
на заре
меня будит радостная
как щегленок мысль
что ты действительно
существуешь…
Школьная фотография
Охватываем взглядом пору и время
мы миллионеры времени
смерть не осенила еще крылом
фон фотографии
мы разбрасываем время
полными горстями
в кармане бренчит связка ключей
от ста незнакомых ворот
жизнь светит нам прямо в лицо
сказкой из тысячи и одной ночи
мир еще существует
и все
буквально все
может случиться
Бог так одинок
Бог так одинок в предутренней рани
что играет на скрипке грусть
в завешенных паутиною стенах
любовники пробудились от сна
затаили дыханье слушают скрипку
растет в них безмолвно отдельность
(в стеклах старых зеркал отражается тьма
в ней белую смерть прядут пауки)
затаили дыханье нарастает ноктюрн
опадают ночи пустые руки
когда болен одиночеством Бог
все слова стали не нужны
только свечу на ощупь зажечь
и сжигать в той свече две сплетенные тени
пока Бог облегченно не выпустит скрипку из рук
и ввысь упорхнет над ветшающим домом
Полет
Даже не ведаю когда
был запакован в белую капсулу
перетащен с кровати
через взлетную полосу
больничного коридора
надут наркозом
разогнан
запущен
лечу
пикирую
наподобие ракеты
в космос в небытие в черт знает что
со вскрытым животом
в котором грифы-скальпели
в белых кителях инопланетян
выклевывают внутренности
лечу
пикирую
вокруг ни Бога