Марта бросила на меня недовольный взгляд и потом многозначительно посмотрела на Северского. Тот никак не отреагировал.

— Филипп не приучен к чужим рукам, — сказала она строго и попыталась отнять у меня ребёнка. Я увернулась и прижала малыша к себе, гладя его по упругой спинке.

— Он сейчас успокоится, — сказала уверено и начала покачивать своего малыша. Чтобы он скорее привык ко мне, тихонько запела.

Филипп тут же перестал плакать и весь сосредоточился на одном — на моём голосе.

Когда закончила петь, малыш с интересом смотрел на меня и изучал своими любопытными и цепкими пальчиками.

— Удивительно, — произнесла Марта с озадаченным видом. — Филипп кроме меня и вас, даже мать родную к себе не подпускал. Вы же помните, Дмитрий Мстиславович, какую истерику он нам всем закатывал, стоило Веронике Леонидовне или кому-то другому к нему прикоснуться. 

Я широко улыбнулась. Ничего удивительно, ведь Филипп почувствовал, кто я. Он узнал меня, свою родную маму. Мы же с ним девять месяц провели вместе. Он слышал мой голос, мою песню, которую только что спела ему, малыш ощущал мою бесконечную любовь к нему и знал, что я его очень ждала…

Северский глядел на меня с сыном каким-то странным взглядом: хмурым, но при этом тоскливым.

Но мне было всё равно на его чувства.

Сейчас весь мой мир замкнулся на одном маленьком человечке – моём сыночке.

— А посмотрите на эти глазки, — ворковала я с ним. — Какие чудесные голубые глазки. А носик? Прекраснее носика нет ни у кого на свете.

Филипп сидел у меня на руках с довольным видом, он слушал меня и улыбался.

А мне так приятно было ощущать на руках тяжесть его тела.

Боже, а как он пах! Во всём мире не было аромата прекрасней.

Мой малыш… Мой родной и любимый сынок. Моя кровь и плоть. Ты только мой. Ты не сын Северского и не сын моего бывшего мужа. Ты – мой сын. И пусть мои губы молчат, но мысленно я кричу тебе: «мой сынок!»

Ты видишь и чувствуешь мою любовь к тебе. Я всегда буду рядом, мой маленький. Буду оберегать, дарить свою любовь и нежность, и клянусь, что когда-нибудь, ты обязательно узнаешь, что я твоя мама.

Под присмотром всё той же Марты и даже Северского, я покормила Филиппа. Мне позволили это сделать самой.

Малыш покорно ел ложечку за ложечкой, и когда я приговаривала, что следующая ложечка за маму, за папу, за Филиппа, он сначала улыбался, а потом широко открывал рот.

— Светлана, а вы нашли к нему подход, — заметила Марта, всё ещё находясь под впечатлением, что малыш так быстро, практически мгновенно принял меня. — Боюсь, что такими темпами, кроме вас, он никого к себе не подпустит.

В её голосе послышались ревностные и недовольные нотки.

Её слова напрягли меня. Я быстро взглянула на Северского, но тот лишь сказал:

— Прошу тебя, Марта, не переживай ни о чём. Просто знай, что мой сын в надёжных руках.

Благодарно улыбнулась мужчине.

Марта же насупилась и бросила на меня хмурый взгляд.

— Как скажете, Дмитрий Мстиславович, — сказала она покорно.

После сытного обеда, я принялась играть со своим сыном. Ему нравилось со мной, и малыш без конца начал издавать разные звуки и что-то лепетать, словно рассказывал мне о том, как он тут жил всё это время без меня.

Когда малыш наигрался и начал зевать, Марта нравоучительным тоном заявила, что Филиппу Дмитриевичу пришло время укладываться спать.

— Послеобеденный сон необходим ребёнку, — объясняла она мне, будто я этого сама не понимала.

Северский всё это время находился рядом.

Я также сама уложила сына в кроватку, сама села рядом и, гладя его по шелковистым светлым волосикам, прошептала: