– Я редактор «Киевлянина». Что вам угодно?

Их было четверо: три в манишках и в ботинках, четвертый в блузе и сапогах.

– Мы вот… вот я, например, парикмахер… а вот они…

– Я – чиновник: служу в акцизе… по канцелярии.

– А я – торговец. Бакалейную лавку имею… А это – рабочий.

– Да, я – рабочий… Слесарь… эти жиды св.…

– Подождите, – перебил его парикмахер, – так вот мы, г. редактор, люди, так сказать, разные, т. е. разных занятий…

– Ваши подписчики, – сказал чиновник.

– Спасибо вам, г. редактор, что пишете правду, – вдруг, взволновавшись, сказал лавочник.

– А почему?.. Потому, что не жидовская ваша газета, – пробасил слесарь.

– Подождите, – остановил его парикмахер, – мы, так сказать, т. е. нам сказали: «Идите к редактору “Киевлянина”, господину профессору, и скажите ему, что мы так не можем, что мы так не согласны… что мы так не позволим…»

– Какое они имеют право! – вдруг страшно рассердился лавочник. – Ты красной тряпке поклоняешься, – ну и черт с тобой! А я трехцветной поклоняюсь. И отцы мои и деды поклонялись. Какое ты имеешь право мне запрещать?..

– Бей жидов, – зазвенел рабочий, как будто ударил молотом по наковальне.

– Подождите, – еще раз остановил парикмахер, – мы пришли, так сказать, чтобы тоже… Нет, бить не надо, – обратился он к рабочему. – Нет, не бить, а, так сказать, мирно. Но чтобы всем показать, что мы, так сказать, не хотим… так не согласны… так не позволим…

– Господин редактор, мы хотим тоже, как они, демонстрацию, манифестацию… Только они с красными, а мы с трехцветными…

– Возьмем портрет государя императора и пойдем по всему городу… Вот что мы хотим… – заговорил лавочник. – Отслужим молебен и крестным ходом пойдем…

– Они с красными флагами, а мы с хоругвями… – Они портреты царские рвут, а мы их, так сказать, всенародно восстановим…

– Корону сорвали, – загудел рабочий. – Бей их, бей жидову, сволочь проклятую!..

– Вот что мы хотим… за этим шли… чтобы узнать… хорошо ли?.. Ваше, так сказать, согласие…

Все четверо замолчали, ожидая ответа. По хорошо мне знакомому лицу Д. И. я видел, что с ним происходит. Это лицо, такое в обычное время незначительное, теперь… серые, добрые глаза из-под сильных бровей и эта глубокая складка воли между ними.

– Вот что я вам скажу. Вам больно, вас жжет?.. И меня жжет. Может быть, больнее, чем вас… Но есть больше того, чем то, что у нас с вами болит… Есть Россия… Думать надо только об одном: как ей помочь… Как помочь этому государю, против которого они повели штурм… Как ему помочь. Ему помочь можно только одним: поддержать власти, им поставленные. Поддержать этого генерал-губернатора, полицию, войска, офицеров, армию… Как же их поддержать? Только одним: соблюдайте порядок. Вы хотите «по примеру их» манифестацию, патриотическую манифестацию… Очень хорошие чувства ваши, святые чувства, – только одно плохо, – что «по примеру их», вы хотите это делать. Какой же их пример? Начали с манифестации, а кончили залпами. Так и вы кончите… Начнете крестным ходом, а кончите такими делами, что по вас же властям стрелять придется… И не в помощь вы будете, а еще страшно затрудните положение власти… потому что придется властям на два фронта, на две стороны бороться… И с ними и с вами. Если хотите помочь, есть только один способ, один только.

– Какой, какой? Скажите. Затем и шли… – Способ простой, хотя и трудный: «все по местам». Все по местам. Вот вы парикмахер – за бритву. Вы торговец – за прилавок. Вы чиновник – за службу. Вы рабочий – за молот. Не жидов бить, а молотом – по наковальне. Вы должны стать «за труд», за ежедневный честный труд, – против манифестации и против забастовки. Если мы хотим помочь власти, дадим ей исполнить свой долг. Это ее долг усмирить бунтовщиков. И власть это сделает, если мы от нее отхлынем, потому что их на самом деле немного. И они хоть наглецы, но подлые трусы…