Но он продолжал сидеть…

И почему именно, он понял лишь минуты три спустя.

Вовсе не из-за того он продолжал сидеть рядом с Варварой, которая точно ждала от него помощи, что она безумно ему нравилась. А она безумно ему нравилась! Он продолжал сидеть рядом с ней потому, что вдруг понял: его время пришло. Хватит ему уже жить размеренно и спокойно, ровно, серо и уныло. Так, что даже рифмы не желали выходить красивыми, а получались серыми, унылыми, убогими. Пора ему уже, пора стряхнуть с себя перхоть прожитых скучных лет. Пора наполнить жизнь адреналином. И пусть даже это будет его лебединой песней. Пусть он даже умрет, но на ее руках.

– Я готов вам помочь, Варвара, – проговорил он странно скрипучим голосом. – Но вы должны мне все рассказать.

– Что именно?

– Ну, начнем с того, почему вашей дочери угрожает опасность при встрече с полицией?

– Они могут ее арестовать, – ответила Варвара просто. – Пусть даже до выяснения, но это семьдесят два часа! Целых семьдесят два часа на нарах в окружении преступниц. Настоящих причем! – Ее голос задребезжал. – Они не станут разбираться в деталях. Сразу схватят, закроют, а потом начнут подгонять ее жизнь под свои улики. Я знаю не по себе, а по рассказам моих клиентов. Некоторые любят под массаж делиться скверными секретами.

– За что они могут ее арестовать? – пропустив всю лирику мимо ушей, вцепился в главное Воронков.

– Ее парень, которого она притащила к нам в дом и поселила у нас после двухнедельного знакомства, был убит. В здании аэропорта. В туалете, – уточнила Варвара и вдруг принялась опасливо озираться. – Дочь как раз стояла в очереди к стойке регистрации, когда он вдруг принялся метаться от туалета к очереди и обратно. Как она мне потом рассказала, у Макса неожиданно разболелся живот.

– И такое могло быть, – вставил Воронков.

– Могло, – кивнула Варвара. – Но не было.

– Почему вы так решили? Потому что его впоследствии убили?

– И поэтому тоже, но… – Она неожиданно зябко передернулась и принялась рушить красивый узел шарфа, плотнее наматывая его себе на шею. – Но я видела лично, что он не доходил до туалета, когда убегал от Леры. Только в самый последний раз, за несколько минут до своей смерти, он вошел в туалет.

– Вы?! Видели?! Вы были там?!

В голове Сергея Сергеевича молниеносно сложился серпантин проблем Варвары. И серпантин этот был устрашающе крут!

– Да. Я была в аэропорту в ту ночь. Я изначально хотела их проводить, отвезти на машине, но Лера отказалась. Она знала мое негативное отношение к Максу. Я очень неприязненно к нему относилась. Это да. Поэтому она отказалась. Но я… – Варвара крепко сцепила пальцы, уложив их на крепко сведенные колени. – Но я не могла высидеть дома, пока моя девочка там. Я сама боюсь летать. И за нее боялась. Хотела ее благословить, если хотите.

Благословила! Вот чуть не вырвалось у Воронкова. Как сдержался, непонятно.

– Я выехала из дома почти сразу после них. Бросила машину на дальней стоянке. Дальше пошла пешком. Вошла почти одновременно с ними, только через другие двери. И потом наблюдала за его метаниями. И не только…

– Что вы видели? – вытянул шею Сергей Сергеевич.

– Я видела, как, убегая из очереди, он уходил подальше, чтобы Лера его не видела. И звонил кому-то. Несколько раз. Со странного старинного телефона. Кнопочного. Его телефон я видела у нас дома. Это был другой. – Варвара расцепила пальцы, нашарила в кармане короткой курточки носовой платок и вытерла им вспотевший лоб. – Вы не представляете, какое для меня облегчение – выговариваться вам. Я все это носила в себе с того самого дня, как она улетела.