и мистер Гарроу Томлин37. Все они заслуживают описания на несколько страниц. Да и атмосфера отеля навеяла множество идей, – такая холодная, безразличная, внешне любезная и порождающая очень странные взаимоотношения, как будто человеческая природа сведена к своего роду кодексу, который специально изобретен для подобных ситуаций, когда совершенно незнакомые люди собираются в одном месте и предъявляют права как члены одного племени. На самом деле мы постоянно общались, но в душу к нам никто не лез. А еще мы с Л. были даже слишком счастливы; как говорится, умереть сейчас…38 Никто не скажет обо мне, что я не знала истинного счастья, хотя мало кто может ткнуть пальцем в конкретный момент или объяснить, что именно их осчастливило. Даже я сама, время от времени купаясь в счастье, могу лишь сказать: «Это все, чего я хочу». Ничего лучшего мне было не придумать, и я не без суеверия испытывала те же, наверное, чувства, что и боги, которые, придумав счастье, должно быть, завидуют ему. Хотя это не так, если счастье случайно свалилось вам на голову.

19 апреля, воскресенье.

Мы уже пообедали; сегодня первый по-летнему теплый вечер, а настроение писать покинуло меня, не успев посетить. Однако мои священные полчаса еще не истекли. Но если подумать, то я лучше почитаю дневник, чем буду писать о том, как отшлифовала кусок про мистера Ринга Ларднера39. Этим летом я собираюсь заработать на писательстве £300 и построить в Родмелле ванну с горячей водой. Но тьфу-тьфу – книги еще даже не вышли, а я уже волнуюсь, и будущее мое не определено. Что касается прогнозов – лишь «Миссис Дэллоуэй», вероятно, будет иметь успех (в «Harcourt» ее называют «замечательной») и разойдется двумя тысячами экземпляров. Но я сомневаюсь и скорее ожидаю медленного тихого роста славы, как это чудесным образом произошло после публикации «Комнаты Джейкоба». Мое положение рецензентки укрепляется, хотя еще не продано ни одного экземпляра [«Обыкновенного читателя»]. Но я не очень-то переживаю – если только чуть-чуть; мне, как всегда, хочется погрузиться в свои новые рассказы40, но чтобы в глаза не отсвечивало зазеркалье, то есть Тодд41, то есть Коулфакс42 и др.

Как-то вечером приходил Литтон. Мне показалось, что он на закате жизни; у него очаровательная прямота духа, которой, как мне кажется, никто больше не владеет в таком совершенстве. Критичность разума у него тоже весьма существенна. Христом он, к своему разочарованию, заниматься не будет, ибо становится все более и более требовательным к материалу; говорит, что Христос не существовал, а был лишь плодом воображения; и так много уже известно, что собрать все это в одну книгу просто невозможно. А еще, похоже, отношения с Филиппом Ричи43 идут на спад. Мы говорили о старых содомитах и их непривлекательности для молодых людей. Моя революция против содомии, как я и надеялась, разошлась по миру. Я немного тронута тем, что кажется их раскаянием и стремлением оправдать свои недостатки. Но если я не могу сформулировать мысль и лишь время от времени спорю с полковником Клайва, какой от меня толк?44 Бледная звезда Содомита светила слишком долго. Джулиан категорически с этим согласен. Страстную пятницу45 мы провели в Родмелле46; стояла июньская погода, и как же прекрасны были волнистые холмы; ах, но как же быстро я все забываю; какие, например, полутона, вероятно, неотличимые друг от друга, между чистыми цветами. Но это размышления для рассказа.

Вчера мы ходили на выставку Макса47 с милым, потрепанным стариной-Ангусом, который кажется мне старшим братом, хотя он на 20 лет моложе. Мы вернулись к чаю (по мере того, как я пишу, на все это опускается тень прошлого – оно становится грустным, красивым, незабываемым) и съели много булочек, а потом обсудили Мерфи