– А вы писали стихи, когда работали над романами? – спросила я.

– Нет, – ответил он. – Я писал очень много стихотворений и отправлял их куда попало, но они всегда возвращались, – усмехнулся он. – В те времена я верил редакторам. Многое утеряно – все чистовики пропали. Но я нахожу заметки и черновики, переписываю их. Я постоянно что-то нахожу. Вот и вчера тоже, но вряд ли найду еще.

– Зигфрид снял жилье недалеко отсюда и сказал, что будет очень много работать, но вскоре уехал.

– Э.М. Форстеру требуется много времени, чтобы хоть что-то сочинить, лет семь, – усмехнулся он. Создавалось впечатление, будто ему самому все дается очень легко. – Рискну предположить, что роман “Вдали от обезумевшей толпы” был бы намного лучше, работай я по-другому, – сказал он. Но было ощущение, что если ничего нельзя изменить, то это и не важно.

Харди бывал у Лашингтонов473 на Кенсингтон-сквер и встречал там мою мать. «Она входила и выходила, пока я разговаривал с вашим отцом».

Я хотела, чтобы он сказал еще хоть пару слов о своей писательской деятельности, прежде чем мы уедем, но смогла лишь спросить, какую из своих книг он порекомендовал бы мне для чтения в поезде. Я взяла с собой «Мэра Кэстербриджа474». «Из него сейчас делают пьесу», – вмешалась миссис Х. и принесла «Маленькие насмешки жизни475».

– И вам это интересно? – спросил он.

Я пробормотала, что не могу перестать читать его, и это правда, но мои слова прозвучали как-то неправильно. В любом случае он не придал им большого значения и перешел к вопросу о том, что подарить на свадьбу молодой леди.

– Мои книги не подходят для свадебного подарка, – сказал он.

– Ты должен подарить одну из них миссис Вулф, – заявила миссис Харди.

– Конечно, подарю. Но боюсь, у меня остались только брошюры в мягком переплете, – ответил он. Я уверила их, что этого будет достаточно, если он подпишет книгу (и тут же мне стало неловко).

Потом мы заговорили о Де Ла Маре. Его последний сборник рассказов476 показался им очень жалким. Но Харди понравились некоторые стихи. Люди говорят, что он, должно быть, жуткий человек, раз пишет такие истории, но в действительности он очень милый.

Он сказал другу, который умолял его не бросать поэзию: «Боюсь, что поэзия бросает меня». Правда в том, что он очень добрый человек и не отказывает во встрече никому, кто хочет с ним увидеться. Иногда у него бывает по 16 гостей в день.

– Полагаете, невозможно писать стихи, если видишься с большим количеством людей? – спросила я.

– Возможно – почему нет?! Это вопрос физической выносливости, – ответил Харди. Но было очевидно, что сам он предпочитает уединение. И все же Харди постоянно говорил что-то искреннее и разумное, из-за чего обычные комплименты казались абсолютно неуместными. Похоже, он совершенно не зависит от них; предпочитать много думать; любит описывать людей, а не вести абстрактные разговоры; например, полковник Лоуренс477 проехал со сломанной рукой, «держа ее вот так», от Линкольна до дома Харди, а потом стоял у двери и прислушивался, на месте ли хозяева.

– Надеюсь, он не покончит с собой, – задумчиво произнесла миссис Харди, все еще склонившись над чайными чашками и уныло глядя на них. – Он часто говорит подобные вещи, хотя никогда напрямую. Но у него синяки под глазами, и он называет себя “Шоу в армии”. Никто не должен знать, где он находится. Но это попало в газеты.

– Он обещал мне отказаться от полетов, – сказал Харди.

– Мой муж не любит все, что связано с высотой, – сказала миссис Харди.

С этого момента мы начали поглядывать на старинные напольные часы в углу. Мы начали прощаться и признались, что приехали только на день. Я забыла упомянуть, что Харди предложил Л. разбавленный виски, и это поразило меня, ведь он, как хозяин, знает толк в приеме гостей, причем во всех отношениях.