– Все равно он банален, несвеж, еще и Мильтон ему не нравится.

Может, Литтону стоит написать в «Nation»?

– А как у тебя с «Викторией»?

Тут мы подходим к двери Нессы.

– А с Ральфом? Вот я бы за него замуж не пошла, ведь он деспот.

– Точно.

– Но что будет с Кэррингтон?

– Она не может бесконечно жить со мной.

– Может, получится с ним.

Дверь открывается, я вхожу и поднимаюсь; дети; сижу у плиты; Несса рисует картинки для Анжелики. Возвращаюсь домой.

Теперь о Молли Гамильтон. Я расширяю свои горизонты, но не очень сильно, хотя стараюсь принимать то, что мне предлагают. Делая это, я чувствую, что обязана извлечь максимум пользы. Не зря же я хожу на чай. И вот мы сидим, чиркая спичками о коробок. «Я помощница редактора в “ReviewofReviews” с зарплатой в £570!» – воскликнула она394. Благодаря этому ее мать может жить в Лондоне; она рвется бой; бедняжка Молли готова даже приковать себя к письменному столу. Там был письменный стол и книги, разложенные как в магазине. Вспыхнула ли спичка? Полагаю, что да – в разговоре о счастье и людях. Я волнуюсь не о том, нравятся ли мне мои слова и какое впечатление они производят, а о том, действительно ли я думаю то, что говорю. Однако с другими людьми это очень трудно – настолько я восприимчива и тщеславна. Вошла поэтесса – бедное вареное яйцо, утиное яйцо; собиралась поужинать в Клубе; ушла.

Я забыла свое первое впечатление о Молли, шедшей по Стрэнду [центральная улица Лондона] в ночь открытия Кенотафа395, – такая яркая сцена, как в Аду396. Безмолвная улица; никакого движения, только марширующие люди. Ясно, холодно и безветренно. Яркий свет Стрэнда; женщины кричат «Помянем славных воинов!» и протягивают хризантемы. Постоянный стук шагов по тротуару. Лица яркие и зловещие – бедняжку Молли порядком измучило это освещение. Я коснулась ее руки, и она дернулась, как будто ее разбудили. Ужасная процессия оцепеневших людей.

19 декабря, воскресенье.

Видимо, это последняя страница года, поскольку завтра я еду на ночь к Джанет [Кейс], во вторник вечером ужинаю в Лондоне на праздничной вечеринке, а в среду уезжаю в Родмелл. Я не беру дневник с собой, хотя, если будет настроение, могу набросать страничку и привезти ее с собой. Хочу отметить, насколько же я счастлива, ведь на одной из этих страниц написано, что я несчастна. Не вижу объективных причин, но могу предположить, что это как-то связано с постоянной работой, сочинительством и неиссякаемым источником идей в голове. Но бывают и праздные моменты. Я смотрю на огонь. Я строю фразы – само собой. Не могу не думать о том, что слава мистера и миссис Вулф постепенно растет. Это способствует ощущению наполненности. Несомненно, мне нравится получать письма от издателей – даже просьба отрецензировать мистера Бересфорда397 немного греет душу. В следующем году я буду выше всего этого. Я вытравила из себя зависть к успехам Кэтрин, написав ей неискренне-искреннее письмо. Ее книги хвалят в ЛПТ – прелюдия к грядущему успеху398. Я предвижу переиздания, а следующим летом – Готорнденскую премию399. Именно поэтому во мне росла зависть, от которой, повторюсь, я избавилась. Моя привязанность к Кэтрин каким-то образом воскресла, но я не возражаю и даже радуюсь. Однако ее книгу я так и не прочла.

Мой роман кажется мне довольно хорошим. Л. тоже считает (моя интерпретация) свою книгу довольно хорошей. Меня просят писать для ЛПТ, чего не скажешь о «Dial