, как писал Гиссинг467.) Барбара простудилась и, к моему облегчению, не пришла. Вернее, она приходила после обеда, чтобы занести письмо от Нессы, которая приглашает ее на месяц в качестве гувернантки, пока ждет миссис Бреретон. Барбара была настолько рассудительна, что я раскаялась. Конечно, она исключительно честна с нами и взяла на себя обязательства по печати (тут погас свет), что само по себе заслуживает доверия, поэтому на ее обещания, думаю, можно полностью положиться. Она ушла сразу после чая, чтобы провести одно из тех любопытных собраний Ника, Оливера, Саксона и Кэррингтон в их загородном доме. Работа по меблировке, разумеется, легла на Кэррингтон, но Барбара много помогает и ведет бухгалтерию, которая, заверила я, кончится тем, что все деньги уйдут на вещи, за которые ей никогда не заплатят.

14 декабря, пятница.

Сегодня мы навестили Филиппа в Фишмонгерс-холле. Это довольно странное место, расположенное всего в нескольких футах от Лондонского моста: помпезный холл с портье и гигантский камин прямо за ним; немецкое ружье; перила, задрапированные пурпурной тканью в складках, будто для королевского визита; флаг Нельсона468 в стеклянном футляре; гипсовый Дик Уиттингтон469 в алькове; разветвленная лестница, ведущая в большую галерею, разделенную теперь на кабинки. Две или три медсестры занимались шитьем снаружи. Филипп уже на ногах; мы обнаружили его сидящим в кресле у открытого окна, где он смотрел на шумную улицу и реку. Я заметила объявление, предупреждающее пациентов не бросать наружу окурки, так как они могут поджечь легковоспламеняющиеся тюки на пристани. Как по мне, Филипп выглядел хорошо, хотя в нем чувствовалась та же рассеянность, что бывает у Ника. Полагаю, Филипп постоянно спит и потому ощущает себя оторванным от реальности. Могу представить, насколько он озадачен тем, что не чувствует большего. В разговорах о брате он все еще говорит «мы» и «наши». Я думала, Филипп должен смотреть на свое возвращение с чем-то вроде надежды. Однако он говорил очень легко и весело о лошадях, литературе и т.д. Другой мужчина – здоровенный офицер кавалерии – читал свою книгу в дальнем углу; полагаю, он не привык читать. Медсестры казались очень добрыми. На мой взгляд, в воздухе витало ощущение бессмысленности ломания с последующей починкой всех этих людей. Мы пригласили Филиппа в Эшем, когда его выпишут и он сможет ходить.

Вернувшись домой, мы застали Сидни Уотерлоу, уже сидящим в кресле у камина. Он был в очень хорошем настроении и произнес «Я» с каким-то трепетом гордости; на самом деле он постоянно занимался мирными переговорами в Париже470, с тех пор как мы познакомились. Будучи застенчивым и неуверенным в себе, Сидни получает огромное удовольствие от своих побед; в его тоне слышен тот же трепет робкого самодовольства, когда он говорит о детях [о сыне и дочери]. Я смеялась по поводу нашей последней ссоры. Он хорошенько обдумал все еще раз, как будто это имело значение, и был крайне доволен тем, что тучи рассеялись. Саксон пришел на ужин слишком поздно. Я положила ему еды, и он пожаловался мне на невероятный эгоизм Аликс, которая не может сама собрать свои вещи, а теперь ждет Кэррингтон. Саксон считает это любовью, а я – имитацией влюбленности. Она переняла это у Джеймса471, а теперь видит то же самое в Саксоне и, полагаю, чувствует свое превосходство. Сидни остался на ночь, а Саксон задержался до одиннадцати. Он пытался заговорить лишь трижды и то довольно педантично, в своей старой манере, которую он в последнее время совсем забросил.