Таких фирм, оказывающих ритуальные услуги, у нас несколько. Но в лицо из всех похоронщиков знаю всего человек трех-четырех. Слишком уж большая текучка кадров. Из них Андрюха самый опытный. С ним мы знакомы лет десять, и уже давно на «ты». Мужик он ответственный и надежный. Если народ решает проститься с усопшим на кладбище, то за соблюдение положенного ритуала можно не беспокоиться, за всем проследит и сделает как надо. Андрюха носит большой серебряный крест, подозреваю, что неслучайно. Он, единственный из всех своих коллег, кто может остаться на отпевание и помолиться. Входя в церковь, обязательно достанет из-под рубашки крест и поцелует. Во время отпевания стоит рядом со мной, периодически целует крест и сосредоточенно пыхтит, а пыхтит, потому что уже «принял на грудь». Однажды разговорились. Он мне:

– Нет, ну а что ты хочешь? На такой-то работе и не пить? Да я через месяц с ума сойду. А ты почему не пьешь? Столько лет с покойниками дело имеешь и не пьешь. Тебе что, совсем не страшно?

Стараясь оставаться серьезным, пожимаю плечами:

– Мертвых чего бояться, ты живых бойся. И потом, я вообще стараюсь не пить. Может, если бы и ты пил поменьше, то и бояться бы никого не пришлось.

– Нет, это ты зря. В нашем деле без вина никак. И еще вот, – он показал на свой крест, – стараюсь не пренебрегать «техникой безопасности».

Крест мне понравился – размером точь-в-точь как мой наперсный.

– Андрей, все хотел спросить. Скажи, почему твои парни так странно одеваются? Ты посмотри на них, кто во что горазд, ну чисто махновцы. – Он критически осмотрел своих подопечных. – Люди провожают в последний путь самых близких. Им хочется, чтобы все было как-то торжественно и со вниманием. Ведь не утиль закапываете, человека погребаете. А вы своим видом все только портите. Поговори с директором, пусть он придумает им какую-нибудь униформу. Хотя бы куртки одинаковые закупит. Передай ему, «батюшка просит».

Андрюха задумался, даже палец поднял, собираясь что-то сказать. Покрутил им в воздухе и глубокомысленно промолчал.

Как-то подсчитал, за пятнадцать лет служения я проводил в последний путь никак не меньше тысячи человек. Ученых, врачей, военных, педагогов, ветеранов войны, передовиков производства, поэтов, художников, рабочих, верующих и не очень. Каждый из них как мог прожил свою жизнь. Каждый учился, любил, рожал детей, ждал внуков. Каждый строил свой дом, радовался обновкам, покупал красивую мебель, ездил отдыхать на море или в санаторий. О чем-то мечтал, читал Ильфа и Петрова и, встречая Новый год, смотрел по телевизору «С легким паром». И всех этих людей, таких разных по положению, связям в обществе, воспитанию, достатку, объединило одно: в последний путь из храма на кладбище их увозила и закапывала в землю бригада алкашей в словно специально для этой цели подобранной несуразной шутовской одежде. И все с этим молча соглашались. Будто смерть есть дело постыдное и недостойное, чего не должно касаться живым.

Снова отпеваем. За гробом возвышается резная голгофа. Распятый Христос с предстоящими: Пресвятой Богородицей и апостолом Иоанном. Точная копия работы неизвестного средневекового мастера. Я знал того, кто резал для нас эту голгофу Вернее, резал он ее не для нас. Потому что мастер этот был дорогой, во всяком случае, наш деревенский храм ни при каких условиях не смог бы себе позволить такое распятие, да еще и с фигурами предстоящих. Так получилось, что один очень состоятельный благодетель заказал это распятие для своего храма, понадеявшись на вкус самого мастера. Тот открыл альбом средневековой западноевропейской деревянной скульптуры и вырезал то, что легло ему на душу. Заказчик приехал, посмотрел и отказался: слишком чувственно. Но работа выполнена, и деньги уже заплачены. Тогда благодетель велел взять эту «неудачную» голгофу, отвезти и оставить в первом попавшемся восстанавливаемом храме. Мы и стали теми первыми.