– Хадижа! – позвал меня шайтан из бабушкиной комнаты.

Я вздрогнула – никак не могла привыкнуть к его голосу. Если бы у меня был камень, в котором живет сура, я бы не стала его слушать.

Я зашла в комнату, подбежала к занавеске, как обычно, сунула за нее руку. Там было пусто. Что такое, не поняла я. Где мешок? Я отдернула занавеску – мешка не было. Куда он делся?

– Так я и знала! – раздался за спиной голос.

Это был уже не шайтан, а бабушка. Я так вздрогнула, что сердце чуть через рот не выскочило.

– Так я и знала, что это ты воруешь сахар! – закричала бабушка.

Она так тихо подошла, я даже не услышала ее шагов. Какое у нее было злое лицо! Она вся покраснела, а нос у нее стал гнутым, как крючок.

– Я больше не буду, бабушка! Прости меня!

– Не будешь, да?! – крикнула она. – Вот сначала я тебя изобью, а потом ты не будешь!

Она подлетела ко мне как аждаха. Я закричала, у меня сердце вверх поднялось, и я боялась рот закрыть, чтобы нечаянно не укусить сердце.

Как она меня ударила палкой по спине, так больно было, у меня из глаз звезды выскочили.

– На тебе еще! На! – Она опускала палку на мою спину. – На!

– Уй, как больно! Мамочки!

– На!

– Мама!

– На тебе еще!

– Мама!

Я кричала, и мой собственный крик заходил мне в уши, как в узкое горлышко кувшина, и не мог оттуда вырваться. Моя голова чуть не лопнула.

– Мама!

Я никогда еще не видела, чтобы мама двигалась так быстро. Она забежала в комнату с вытянутыми руками, схватила меня и закрыла. У мамы руки были такие худые, их не хватило на всю меня. И бабушка все равно находила место, куда ударить. Мама выставила руки вперед, и палка несколько раз попала по ее узким кистям.

– Я тебе говорила, это она сахар берет! – Бабушка не могла успокоиться – била нас палкой как сумасшедшая.

– Тебе что, сахара жалко?! Пусть берет, она же ребенок! – крикнула мама.

– Ты зачем ее защищаешь? Вырастет воровкой, что будешь делать?! – бабушка еще раз ударила, мама успела повернуться, и она попала ей по спине. Тогда бабушка остановилась.

– Это только сахар, – сказала мама и заплакала.

– Это сейчас только сахар, потом она деньги брать будет. Она не понимает, когда говоришь – нельзя. Ее только палка научить может. Избаловали вы ее! Я говорила Расулу, не надо ей все, что хочет, покупать. Все, что хотела, ей давали. Испортили уже.

– У нее отца нет, а ты ее палкой бьешь за какой-то сахар.

– Астагфирулла, я ее не за сахар бью, я ее за воровство бью. – Бабушка еще раз замахнулась на нас, но не ударила. – Ты замуж выйдешь, уедешь, на мою голову ее оставишь. Я говорила, пусть Расула родственники забирают. Они ей такие же родственники бывают, как мы!

– Я ее мать!

– А я твоя мать, и не лезь, когда я ее воспитываю! Узнает кто-нибудь, какой позор будет, а! В глаза людям не смогу посмотреть! Мне это надо – этот позор?!

– Айке же позора не было, когда она мои галоши украла! – крикнула я.

– Вах, ты только посмотри! Она еще разговаривает! Я бы на твоем месте язык себе откусила. У-у-у, какая наглая, ты только посмотри… Я бы на твоем месте голову не могла поднять, не то что разговаривать! Руку тебе отрезать, бессовестной, надо! Негодяйка такая! Я тебе что, сахар не даю! Говори! Не даю я тебе сахар?!

– Это не я, бабушка.

– Вах, не ты! Я не видела сейчас, что ли?! А если не ты, то говори, кто?! Кроме нас, дома никого не бывает!

– Это шайтан, бабушка! Он говорил мне брать! Я не хотела. А он звал меня, говорит, заходи, бери сахар, еще бери, два куска бери. Я не хотела, я тысячу раз «бисмилля» сказала. А он, бывает же, звать не перестал. Я же камень потеряла, поэтому он пришел! Я не хотела брать твой сахар!