Ной взъерошил волосы и посмотрел на часы. Двадцать минут девятого. Он поднялся и взглянул на дорогу. Гаса не было видно. Наверное, сегодня не придет, решил Ной и вновь уселся в качалку.

Он рассказывал Гасу о своей любви. Когда это случилось впервые, старик покачал головой и рассмеялся:

– Так вот от какого воспоминания ты бежишь.

Когда Ной спросил, что он имеет в виду, Гас объяснил:

– Ну, воспоминание, дух прошлого, что ли. Я видел, как ты вкалываешь день и ночь, совсем себя не жалеешь. Я верно знаю – люди делают это по трем причинам: либо они дураки, либо психи, либо стараются что-то забыть. Ты не дурак, не псих, стало быть, забыть пытаешься. Я только не знал, что именно.

Ной припомнил тот разговор и подумал, что Гас прав. Нью-Берн стал городом духов, духов его памяти. Любимая девушка чудилась Ною везде, особенно в парке Форт-Тоттен – излюбленном месте их совместных прогулок. То она сидела на скамейке, то стояла у ворот – всегда улыбающаяся, светлые волосы до плеч, глаза цвета изумрудов. Когда же Ной, как сейчас, оставался на веранде с гитарой, она, казалось, тихо сидела рядом и слушала музыку его детства.

И то же случалось, когда он заходил в их любимое кафе, или в кинотеатр, или даже просто бродил по улицам. Везде его преследовал милый образ, все воскрешало ее черты.

Глупо, конечно, и Ной отлично это сознавал. Он родился в Нью-Берне, прожил тут семнадцать лет, но, когда думал о своем городе, вспоминал лишь то последнее лето, лето, проведенное с НЕЙ. Другие воспоминания превратились в мозаику неясных обрывков, и большинство из них, если не все, не будили у Ноя никаких чувств.

Как-то он поделился своим удивлением с Гасом, и негр не только понял его, но и объяснил, в чем дело.

– Мой отец, – сказал Гас, – говорил, бывало, что первая любовь меняет всю твою жизнь. Ее не забудешь, как ни старайся. Та девушка стала твоей первой любовью и, что ни делай, останется с тобой навсегда.

Ной встряхнул головой, прогоняя воспоминания, и когда любимый образ потускнел, вернулся к Уитмену. Около часа он читал, время от времени поднимая глаза, чтобы увидеть опоссумов и енотов, шастающих возле воды. В половине десятого Ной захлопнул книгу, поднялся в спальню и описал в дневнике все, что случилось за день, не забыв упомянуть работы по ремонту дома. Сорок минут спустя он уже спал. По ступенькам поднялась Клем, обнюхала спящего хозяина и, покрутившись, улеглась у ножек его кровати.

В тот же вечер, только чуть пораньше и за тысячи километров от Ноя, на веранде, опоясывающей дом ее родителей, сидела, подогнув под себя одну ногу, молодая женщина. Скамейка была слегка влажной: только что прошел дождь, сильный, резкий, а теперь облака уплывали, и она смотрела им вслед, размышляя о своем решении. Уже несколько дней она пыталась побороть странные мысли и желания, и исключением не был даже сегодняшний вечер. В глубине души она твердо знала, что, если упустит возможность выполнить задуманное, никогда не простит себе малодушия.

Лон и не подозревал об истинной причине ее завтрашнего отъезда. Неделю назад она обмолвилась, что ей надо съездить на побережье – заглянуть в парочку-другую антикварных магазинов. «Всего лишь на пару дней, – добавила она. – Кроме того, мне просто необходимо отдохнуть от предсвадебной суматохи». Обманывать жениха было неприятно, но она не могла сказать ему правду. Отъезд никоим образом не связан с Лоном, и причину его он понять не захочет, как ни объясняй.

Нужный городок находился совсем недалеко от Роли – всего-то два часа езды, и она прибыла на место около одиннадцати. Остановилась в маленькой гостинице в центре города, зарегистрировалась, поднялась в номер, развесила в шкафу одежду, разложила кое-что по ящикам, потом сошла вниз – пообедать и заодно расспросить официантку о ближайших антикварных магазинах. Несколько часов потратила на покупки и к половине пятого оказалась совершенно свободна.