Он молча и остервенело ударился в нее, а затем начал скрести лапами. Надо сказать, что у меня даже руки не дрожали, это пришло позже. Схватил дробовик, разбил дверное стекло и успокоил его.

Два дня занимался тем, что в костюме, маске и перчатках вымывал дом от малейших капель крови. Когда отмыл, сделал повторную уборку.

Хотя, конечно, это такое себе… с учетом того, что я сжимал рукой окровавленную пасть там, в поле. Полагаю, он вернулся к убитому и нализался его крови, пока я не видел.

Чертова проклятущая тупая псина.

Я достал из аптечки вакцину Джеймса Макгеттигана, сделал себе укол.

Посмотрим, что будет дальше.

Вообще, конечно, настроение ни к черту. Когда расскажу Мадлен, вполне представляю ее реакцию. В лучшем случае она печально покачает головой, в худшем скажет, что предупреждала меня не заводить себе никаких друзей.

Не то нынче время для дружбы.

Ночью была легкая лихорадка, хотел пить.

Реакция на укол. У меня уже было так, когда мы с Мадлен оказались возле Фонтейна. Тогда я заработал царапину от выскочившей на меня толстенной бабищи, чей подбородок и грудь были в розовой слюне.

28 июня.

Хороший день. Отличная погода. Штиль.

Но мной овладела некая апатия, особенно если посмотреть на выбитое стекло и разбитый дробью пол. Все как-то осточертело.

Мой стиль жизни осточертел. Я хомяк, живущий в созданной самим собой клетке. Сбежавший от всех, ни в ком не нуждающийся и вздрагивающий от каждого шороха. Хотя, казалось бы, три года с начала эпидемии. Три года с тех пор, как мир неотвратимо изменился, а большинство человечества сгинуло из-за мутации бешенства. Уцелели немногие выжившие и немногие зараженные, кого вирус не смог добить, а оставил, чтобы попытаться распространиться дальше.

Пора бы уже привыкнуть. Но я все еще прячусь, хотя обещал Мадлен, что двинусь на юг, не буду ждать.

Но я ждал. Сперва ее, затем… затем сам не знаю, чего. Как говорится, пустил корни. И испугался дальней дороги. Трусость – страшный якорь.

А я трус. Ибо просто боюсь жить в новом мире.

30 июня.

Вчера не хотел ничего писать.

Сегодня никуда не пошел. Забил на пробежку, не стал навещать Мадлен. Сидел с апатией глядя в окно и раздумывал, не вскрыть ли новую бутылку бурбона прямо с утра пораньше?

Черт меня дернул включить рацию. Я этого не делал с середины июня, уже давно потеряв всякую надежду.

– Меня слышит хоть кто-то?! – с отчаяньем спросил женский голос с трудом пробиваясь сквозь сильный треск, и я разом забыл о желании напиться. – Ну хоть кто-нибудь?!