Я часто слышу обвинения в том, что христиане постоянно кривят душой и выкручиваются, когда надо обсуждать жестокости Бога или жестокости инквизиции. Но это не идет ни в какое сравнение с тем, как начинают вилять «моральные материалисты», когда им надо обосновать добро! Натурально, надо вертеться как уж на сковородке, чтобы аргументировать за добро без привлечения «иррационального».

А вот если быть до конца честным, то получается скорее как у одного комментатора в моем блоге: «Я прихожу сейчас от своего атеизма к тому, что действительно никак нельзя объяснить понятие совесть, ну вообще никак, с точки зрения теории эволюции его не должно существовать абсолютно и никак. И мне лично кажется, что только христианство дает ответ на этот вопрос цельно».

Добро, совесть – все это абсолютно нелогично с точки зрения материализма. Каких только разнокалиберных попыток научно обосновать добро я не перебрала, пока была атеисткой! Все они ужасно пресные, неубедительные, мало что объясняющие. Ну, к примеру, что «сотрудничество у нас в генах» и выработано эволюцией. Ну хорошо: история показывает, что люди успешно сотрудничают определенными группами, попутно отправляя представителей других групп в газовые камеры. Ой, ну да, конкуренция – это же тоже эволюционный инструмент… Так чем тогда вообще «добро» отличается от «зла», чем тогда газовые камеры хуже сотрудничества? Побеждают сильнейшие – все во благо эволюции.

И вот так всегда случается с «научно обоснованным добром»: оно вечно с душком, подразумевает то концлагеря, то эволюционно обоснованную мужскую полигамию, то еще что-нибудь эдакое. У Достоевского Великий инквизитор как раз хочет двигать добро без веры и обосновывает вновь пришедшему на землю Христу, что он вообще тут лишний. Когда «Бога нет» и через человека он не действует, то человек превращается просто в некачественный биоматериал, который поневоле приходится облагораживать бесчеловечными методами.

То есть на фоне вегетарианских попыток выработать стерильное гуманное «добро без Бога» убедительным выглядит только полный аморализм. Он редко формулируется как «Добро – а на фига?» Скорее как «А мы сейчас сделаем свое прогрессивное добро с блэк-джеком и концлагерями». В общем, все как у Ницше. Нацист с винтовкой выглядит в таком свете честнее, последовательнее и привлекательнее, чем прекраснодушный интеллигент, который пытается что-то обосновать «за гуманизм».

Потому что «добро без Бога» неизбежно превращается в унылое морализаторство. Я могу понять, зачем любить ближнего, чтобы двигать горы. Но попробуйте убедить меня, что надо любить ближнего, потому что это хорошо и эволюционно обоснованно. Я ухмыльнусь и скажу, что естественный отбор рулит, – и с чувством полного удовлетворения пущу ближнего на мыло. И это будет вполне философски обоснованно, честно и последовательно.

Вообще Христос – личность аморальная и безнравственная. Он скорее похож на какого-нибудь доброго разбойника, чем на учителя нравственности.

У Честертона прочитала такую мысль: до и после Христа было много писателей «в нравственном духе». По большей части все они пережевывают одни и те же общие места. В отличие от всех этих учителей нравственности, Христос не говорит банальностей.

Действительно, Христос хвалит раздолбайку Марию, а не хозяйственную Марфу. Над блудницей не произносит нравоучительную речь о вреде блуда, а приводит парадокс, который сразу разгоняет всех борцов за нравственность. С фарисеем и мытарем то же самое: Христос не говорит о том, что нравственная жизнь рождает душевное спокойствие. Христос не говорит о том, что добродетель – источник богатства и семейного благополучия, а превозносит бродяг и бомжей, заодно говоря, как трудно богатому войти в Царствие Небесное. Про семейные ценности и говорить нечего: как их только Иисус не принижает: говорит, что «враги человеку домашние его»; одному ученику не дает проститься с родными, а другому вообще говорит, что проповедь важнее похорон отца и нужно «оставить мертвым хоронить своих мертвецов».