Летом 1825 года в Михайловском и Тригорском у Пушкина начался пока еще вполне невинный роман с А. П. Керн, первая глава которого завершилась созданием знаменитого стихотворения “Я помню чудное мгновенье…”. Узнав об этом романе в Риге, куда А. П. Керн приехала сразу же после получения от Пушкина стихотворения, Вульф начинает со своей кузиной вполне земной роман,[17] продолжавшийся вплоть до 1828 года. Никаких стихов роман Вульфа, разумеется, не оставил, свидетельства о нем сохранились лишь в его дневнике.
Пушкинская “наука страсти нежной” становится в жизни Вульфа слишком головной, слишком рассудочной. У Пушкина характерно сталкиваются два понятия: “страсть” и “наука”, чувство и разум. Уже в четвертой главе “Евгения Онегина”, написанной в октябре 1824-го – январе 1826 года, Пушкин говорил:
Вульф, который хорошо знал тексты Пушкина и любил цитировать их в своем дневнике, ни разу не вспоминает эту строфу. Она кажется написанной прямо про него, и он не хочет увидеть себя в этом точном и почти зеркальном изображении.
Вряд ли Вульф когда-нибудь хоть кого-то любил. Он и сам говорил, что стремится только влюблять в себя и что страсти как таковой сам он никогда не был подвержен. Вульф слишком любит себя, чтобы отдаться страсти, потому и любовь для него становится не чувством, а наукой.[18] Вульф пишет о Пушкине: “…женщин он знает как никто. Оттого, не пользуясь никакими наружными преимуществами, всегда имеющими влияние на прекрасный пол, одним блестящим своим умом он приобретает благосклонность оного” (запись от 23 февраля 1830 года). Пушкин для Вульфа – это Мефистофель, который учит и наставляет его, Фауста, в науке любви. Конечно, Пушкин никакой “науки” не сочинял, но в разговорах о женщинах он преподал своему ученику своеобразные уроки любовной игры. Однако у Вульфа игра заменила настоящую жизнь сердца…
Важный принцип этой игры – постепенность в деле любви. Здесь нужно идти за этапом этап. Но постепенность давалась Вульфу с большим трудом:
Столь же неопытный в практике, сколько знающий теоретик, я первые дни был застенчив с нею и волочился, как 16-летний юноша. Я никак не умел (как и теперь) постепенно ее развращать, врать ей, раздражать ее чувственность (запись от 19 ноября 1829 года о событиях 1827-го).
Но и в 1830 году, планируя еще один роман, Вульф снова ставит перед собой те же задачи:
Молодую красавицу трактира вчера начал я знакомить с техническими терминами любви; потом, по методе Мефистофеля, надо ее воображение занять сладострастными картинами; женщины, вкусив однажды этого соблазнительного плода, впадают во власть того, который им питать может их, и теряют ко всему другому вкус: им кажется всё пошлым и вялым после языка чувственности. Для опыта я хочу посмотреть, успею ли я просветить ее, способен ли я к этому. – Надо начать с рассказа ей любовных моих похождений (запись от 14 ноября 1830 года).
Однако Вульф не только пользуется советами своего Мефистофеля, но и сам ставит опыты, делает собственные наблюдения и выводы.
Вальсирую с одною роскошною, хорошо сотворенною и молодою вдовою, которая и лицом не дурна, я заметил, что в это время можно сильно действовать на чувственность женщины, устремляя на нее свою волю. Она в невольное пришла смятение, когда, мерно, сладострастно вертяся, я глядел на нее, как бы глазами желая перелить негу моих чувств: я буду делать опыты, особенно с женщинами горячего темперамента (