– Ну ты и поезжай! А Уля пусть останется? – Она вопросительно взглянула на petite souer cadette.

Та молча потупилась.

– Мари, зачем она тебе в твоих делах? В твоих финансовых бумажках? – не желая выпускать из рук новую игрушку, капризно спросила Николь.

– Как зачем? Она будет моей помощницей, я введу ее в курс дела.

– В финансы?

– Конечно, в мои дела. Уля схватывает все на лету. Ее еще можно подготовить хоть в ваши бессмертные[12].

– Ну не знаю, – недоверчиво пробормотала Николь. – Это правда? – вдруг обратилась она к самой Ульяне.

– Наверное, – был ответ, – жизнь покажет.

– Вы, русские, удивительный народ! – восхитилась Николь. – Я ведь так могу и поверить тебе, Мари!

– Не сомневайся, сестренка. – Мария чмокнула Николь в щеку. – Все будет именно так, как я сказала.

– А когда же шить?! – испуганно округлила глаза Николь.

– И шить будем, и пороть будем, – задорно отвечала Мария. – Как говорят у нас в России: делу – время, потехе – час.

– По-французски тоже есть что-то похожее, – смиряясь со своей участью, потухшим голосом проговорила Николь.

– Езда на лошадях – дело серьезное. Сейчас Уля не совсем здорова. Скоро она будет в порядке, и я предоставлю ее тебе хоть на целую неделю, – пообещала Мария ободряющим, ласковым тоном.

– A-а, понятно! – пробурчала Николь. – Просто надо называть вещи своими именами. Мы ведь сестры.

– Она пока к этому не привыкла, – мягко улыбнулась Мария, – не обижайся…

Вскоре гости Николь двинулись в путь, на виллу господина Хаджибека.

Водитель губернаторши, уверенный в себе седоусый бербер с еще моложавым темным лицом, был горд тем, что везет Марию, – слава о ней бушевала в те дни в Тунизии, у всех на памяти еще был случай с туарегами, их чудесное спасение от казни.

– Госпожа, – сияя влажными черными глазами, сказал водитель, когда проезжали мимо осыпей, возле которых приключилось нападение туарегов на Марию, – госпожа, они признали вас святой.

– Кто – они?

– Как кто? Племя туарегов.

Банкир Хаджибек, его жены Хадижа и Фатима, ее малолетние сыновья Сулейман и Муса встретили Марию не просто с радушием, а с горячей радостью. Особенно дети – те минут пять визжали от восторга и делали круги возле Марии, то прижимаясь к ее коленям, то игриво отбегая в сторону.

В той половине, где жила Мария, старшая жена господина Хаджибека выделила для Ули комнату.

– Нравится? – спросила стройная, сухощавая и вместе с тем пышногрудая Хадижа, вводя названых сестер в просторную, чистую комнату с небольшим окном, – окна во всем доме были довольно маленькие, потому что так легче спасаться от зноя летом и от леденящих ветров зимой.

– Нравится, – ответила за Улю Мария, – но вообще-то нам надо купить или построить свой дом. Чем раньше, тем лучше. Я займусь этим.

– Как?! – потрясенно вскрикнула Хадижа, и ее насурмленные брови взлетели вверх. – Ты уедешь от нас?! Нет, это невозможно! – Она круто повернулась и поспешила на свою половину особняка.

– А они тебя любят! – восторженно сказала Уля. – Тебя все любят!

– Ладно, устраивайся и не забудь сказать: «На новом месте приснись жених невесте», – засмеялась Мария и вышла в коридор, думая о том, что действительно это не дело – жить в приживалках, да еще вдвоем.

Пока Уля осматривалась на новом месте, старшая жена Хадижа так накрутила своего мужа, что уже совсем скоро раздалось его нарочитое покашливание и робкий оклик:

– Мадемуазель Мари!

– Да, господин Хаджибек, я вас слушаю, – двинулась из тупика коридора навстречу ему Мария.

– Здесь темновато, может, мы пойдем на веранду? – попросил хозяин дома.