– А если тайная хворь такова, что удивит вас, и вы откажитесь мне помогать, так вы тоже тайну сохраните? – в нерешительности спросила Агнес.

– Клянусь, ваша тайна останется со мной, – он улыбался. – Да и нет таких хворей, ни у мужей, ни у жён, что я ещё не видал. Уж вы мне поверьте.

– Нет таких хворей? – переспросила Агнес.

– Все болезни людские, что описаны, все я видел, – не без гордости говорил хирург. – А те, что не описаны… Ну, таких я не знаю…

– Раз вы хирург, – сказала девушка, – то, видимо, удаляли…

– Что? Опухоли, родинки, бородавки, жировики, вросшие ногти, костные наросты?

– Ну… – она не решалась ему сказать.

– Ну, говорите, не стесняйтесь, – продолжал Отто Лейбус, – я всё удалял, если бы вы знали, сколько я отрезал рук и ног, говорите, что вас беспокоит.

– Меня беспокоит одна вещь… Которой быть не должно.

– Покажите.

– Она в таком месте…

– Понимаю, в таком месте, которое видеть должно только мужу.

– Да, – сказала Агнес с каким-то даже облечением. – Именно.

– И доктору. Понимаю, для девицы перед замужеством очень важно, чтобы всё было красиво, чтобы жених не отвернулся на брачном ложе от неё.

– Да, – согласилась девушка.

– Показывайте, я сейчас зажгу лампы, – сказал он вставая.

– Но это… В таком месте… – Она опять говорила это нерешительно, даже стесняясь, что было совсем не в её нраве.

– Ах, дитя моё, вряд ли вы меня чем-нибудь удивите, – отвечал старый хирург, зажигая необычные лампы одну за другой и ставя их на стол, – я всё уже видел и у мужей, и у жён тысячу раз. Где эта ваша «вещь», которую надобно удалить?

– Она у меня… – она вздохнула. – На крестце.

– Влезайте на стол, становитесь на колени, я взгляну и скажу, можно ли её удалить. Прошу вас, вот скамеечка, вставайте и влезайте на стол.

Агнес делала то, что он велит. И очень при этом волновалась, она даже поискала глазами Уту, кажется, нуждаясь в поддержке, но Уту врачеватель не впустил. Наконец, она залезла на стол и стала на колени. А он подошёл к ней сзади, поставив рядом лампы:

– Давненько, давненько я не задирал девицам юбок, – сказал хирург, копаясь в её одежде, – уж и забыл, как это делается.

Тон его был спокоен, а вот Агнес волновалась. Наконец он поднял её юбки. И… застыл! Агнес вдруг улыбнулась, хоть её поза и не располагала к улыбкам. Она не видела его лица, но буквально чувствовала его растерянность. Девушка одёрнула юбки, слезла со стола, уставилась теперь уже в серьёзное лицо старого врачевателя:

– Так что, доктор? Видали вы такое? Сможете мне помочь? – Агнес едва не смеялась, видя его растерянность. Хотя смеяться ей не надо было бы. Дело-то не очень и смешное вышло бы, донеси он на неё. – Ну, господин Лейбус, сможете?

Он молчал. Тогда Агнес полезла в кошель и достала из него маленький красивый флакончик:

– Коли сможете мне помочь, расплачусь с вами вот этим.

– А что это? – рассеяно спросил старик.

– Это снадобье, если его намазать на шею женщины, то оно рождает в ближних к ней мужчинах страсть неуёмную и придаёт им мужских сил. Впрочем, могу заплатить и серебром.

– Приходите завтра, госпожа, утром, пока света много и глаза мои ещё видят, – сказал он, чуть подумав. – С собой возьмите тряпок побольше.

– Так какую плату вы пожелаете? – спросила девушка, чуть улыбаясь. – Снадобье или серебро?

– Хочу испытать снадобье. Хочу знать, неужели такое возможно.

Выходя от хирурга, Агнес думала о том, что всё у неё, кажется, получилось. И можно было бы довольной быть сегодняшним днём, вот только поняла она, что денег у неё было мало. Сто талеров да один золотой! Что это? Этого ни на что не хватит. Ведь ей и посуда аптекарская, и шар хрустальный, и, может быть, услуги хирурга нужны. Очень нужны. И на всё это деньги надобны. А жить ещё нужно, людишек своих содержать, лошадям корм, они жрут как не в себя, за дом платить, платьев новых хочется, книг. Всего хочется. И на всё деньги, деньги, деньги нужны. Серебро хотя бы. А лучше золото. Да, денег ей нужно было много, очень много. Так и садилась она в карету с лицом задумчивым. И дума у неё была лишь одна.