Речка, скорее даже широкий ручей, не собиралась отпускать добычу и плевать хотела на усилия шестерки лошадей, упорно месивших копытами мокрую глину крутого берега. Ругательства на не менее чем четырех языках носились в воздухе, и столпотворение имело все шансы поспорить с Вавилонским.

Сами виноваты – переправившаяся в первую очередь кавалерия вдрызг разбила брод. А двинувшиеся следом артиллеристы не придумали ничего умнее, как взять чуть левее. Это вам не благословенная Франция, идиоты! Здесь любая лужа обладает шляхетским гонором и мечтает превратиться в непроходимое болото, обязательно независимое от других болот и населенное собственными упырями.

Эта речка не стала исключением – справа и слева от единственного во всей округе брода она разливалась, образуя великолепные, поросшие камышом топи. Просто мечта охотника на пернатую дичь. И на французов, разумеется.

Толстой разложил на чистой тряпочке патроны – в лежачем положении доставать их из поясной сумки несподручно. Интересно, успеет отстрелять дюжину, прежде чем неприятель определит его местоположение? Вроде бы должен успеть и больше – механик, изготовивший изобретенный Иваном Лопухиным глушитель на винтовку, клятвенно заверял, что приспособление выдержит не менее сорока выстрелов.

Ну, с богом? Кулибинка нового образца калибром в четыре линии сухо кашлянула, и на обтянутом белыми лосинами животе французского полковника появилась аккуратная дырочка. Еще одну… на этот раз в голову офицера-артиллериста. Третья пуля досталась разукрашенному, будто павлин, толстяку с отвисшими щеками, по всей видимости, генералу из какого-то карликового итальянского королевства. Именно там любят висюльки, перья, жесткие от золотого шитья мундиры.

А после четвертой капитану сделалось жарко. И не погода в том виновата – густой дым от сгоревшего пороха выдал место засады, и французы с азартом принялись палить по пригорку. И когда успели ружья зарядить?

«Вот ведь дурень! – ругал сам себя Толстой, на пузе проползший по трем муравейникам подряд. – Мог бы и заранее подумать!»

Федор Иванович не знал, что ровно через полчаса после его убытия в разведку в расположении батальона появился присланный из дивизии обоз с партией опытных боеприпасов. И донельзя довольный старший лейтенант Лопухин уже отложил командирскую долю. И себя, разумеется, не обделил. Но пылкая страсть начальника штаба к созданию запасов на всякий непредвиденный случай ни для кого не является секретом. Более того, все уверены, что в его карманах даже парочку старинных единорогов можно найти. И как помещаются? Ванька, наверное, колдун!

– Что он творит? Нет, ну что он творит, мерзавец? – В голосе старшего лейтенанта Лопухина одновременно звучали осуждение, восхищение и зависть. Белая зависть, разумеется.

Он наблюдал за действиями командира в мощный бинокль и в особенно драматичных моментах аж подпрыгивал на месте. Собственно, самого капитана Толстого видно не было, но его замысловатый маршрут четко прослеживался по срабатывающим то тут, то там ловушкам. Нет, батальон не зря две с лишним недели ковырялся в земле, изображая кротов и окружая себя полосой препятствий. Не хотелось бы сейчас оказаться на месте преследующих Федора Ивановича французских гусар. Эти тоже хороши – мало того, что поперлись в лес верхом, так еще и целым полком.

Вот упали крест-накрест штук десять сосен, и следом донеслось дикое ржание. Черт с ними, с людишками, а вот лошадей жалко. Они скотинки подневольные и национальности не имеют. Ладно, как там: щепки летят и бьют по безвинным грибам? Надо будет попозже кого-нибудь отправить, чтоб добили… и французов тоже.