Попытавшись нащупать в кармане телефон, я поняла, что оставила его в квартире и вообще, кажется, не смотрела в него с выписки из больницы. Скорее всего, он успел превратиться в бесполезный разряженный кусок пластика и металла.

Вздохнув, я сделала пару шагов, стараясь расширить глаза настолько, чтобы уловить хоть какие-то очертания, хоть намек на лестничный проем. На двадцать третьем этаже должен срабатывать выключатель, реагирующий на движение, но до этого места надо еще дойти.

Дотрагиваться до грязных шершавых стен не хотелось, но пришлось, так как боязнь перил во мне горела с негаснущей силой еще с тех пор, как я вычитала о каком-то полоумном, который вставляет лезвия в деревянную поверхность. Окунувшись с головой во мрак, я почувствовала, как тело сковал холод, по рукам от позвоночника пробежал ток и заискрился на кончиках пальцев невидимым огнем. Тело напряглось, его скрутило судорогой, и казалось невозможным сделать даже шаг. Сразу вспомнились гаснущие огни города и тот необъяснимый, животный страх.

Я никогда не боялась темноты. Не то чтобы любила, но достаточно смело шныряла по зданию старой церкви, в которой нам с отцом выделили целую квартиру с полноценной кухней и двумя комнатами. Мне нравилось сбегать к алтарю и смотреть, как гаснут одна за другой свечи, догорающие после ухода прихожан. Иногда я засыпала там прямо на полу, и отец находил меня перед утренней службой и уносил в комнату.

Расстояние от лифта до лестницы и два пролета вверх показались бесконечностью. Под потолком зажглась лампочка, мигнула всего на секунду и взорвалась, разлетевшись на тысячи осколков, которые начали высыпаться из защитного плафона. Дыхание перехватило, уши заложило. Звуки города резко пропали, и вместо них я слышала голос, который звучал отовсюду, пронизывал тьму и отталкивался от стен.

– Ваааааакууууууууоооооо…

“Что за…”.

Пальцы сжались с такой силой, что бумажный пакет порвался, и содержимое чуть не вывалилось прямо на бетонный пол. Это привело в чувство, и я в два прыжка оказалась у двери. Ключ в замочную скважину, придавить, два оборота.

Я ввалилась в комнату, споткнулась о расставленные туфли и полетела вниз. Пакет с едой откатился в угол, возмущенно шурша бумажными боками. Резко развернувшись, я уставилась во мрак, запустивший невесомые пальцы за мой порог.

Перед глазами пульсировали темные круги, вторя ритму сердца. Собравшись с силами, я на карачках подползла к двери и, захлопнув, заперла на все замки.

Что это было?

Похоже на бред. У тьмы нет пальцев. И нет голоса.

– Ты сходишь с ума, дорогая, – нервно хмыкнула я, все еще не решаясь пошевелиться. В бедро больно упирался каблук новых туфель – специально на выход – и приводил в чувство.

Наконец, придя в себя, я смогла подняться на ноги, включить свет, схватить пакет с едой и убраться подальше, к окнам.

Сидеть на полу стало неудобно, я взяла диванные подушки, вытащила огромное неподъемное одеяло, которым никогда не пользовалась, но которое оказалось так кстати сейчас. Не почувствовав вкус еды, я проглотила и сосиску, и крошащийся во все стороны пирог и тут же почувствовала приятную теплоту внутри. Будто во мне забрезжил язычок пламени, согревающий, ласкающий, расширяющийся, выходящий за пределы тела. Моя белая, словно лебяжий пух, кожа засветилась, и впервые в жизни я подумала, что это, наверное, красиво.

Раньше я недолюбливала свою внешность. Стыдилась ее. Хотела быть как все, но в голову вдруг пришла мысль: «Что, если отец прав? Что, если я особенная?». Такое случилось впервые.