– Ну-с, поехали, – сказал я сам себе и принялся за написание плана – чем должна в моем представлении заниматься армия и как этого достичь. – А там уж и сравним, что другие по этому поводу думают…

Сентябрь 1932 года

Пока на «шпионском» фронте было затишье, я ушел с головой в работу над анализом нашей военной доктрины. С нее мне предложил начать Тухачевский, вот я и вернулся «к истокам». Тогда и понял, почему я вообще начал проводить, по сути, масштабную инвентаризацию нашей армии. И ведь правильно все делал! Если ты не знаешь, какими ресурсами располагаешь, то о каком анализе может идти речь? Вот в чем наша доктрина: остановить врага при атаке и перейти в контрнаступление, а потом бить его на его же территории. Но дальше идут нюансы: есть ли оборонительные рубежи или нет. Чем останавливать? Винтовками и пулеметами, или есть еще и танки, авиация, средства оперативного развертывания подкреплений (бронемашины или просто грузовики) и так далее. Соотношение этих сил. Одно дело, когда у тебя в роте есть лишь винтовки и грубо говоря по три патрона на каждого бойца, другое – когда те же винтовки с цинком патронов и хотя бы простейшие укрепления (да просто окопы!), и третье – когда у тебя ко всему перечисленному еще есть и пулеметы, оборудованные блиндажи или укрепленные пулеметные точки. А добавим сюда самолеты разведки и бомбардировщики, артиллерию, которая будет бить по противнику, не давая ему собраться в атаку, танки – для поддержки пехоты при переходе в контрнаступление, и картина меняется кардинальным образом. И все это должно не просто иметься в наличии, но и личный состав должен быть обучен применять эту технику. Как говорил Суворов – каждый солдат должен знать свой маневр. То есть и оперативное управление (связь) обязана быть хорошей. Но опять же, чтобы планирование было наиболее точным и давало четкую картину, для начала нужны входные данные. Для чего я и начал ту самую «инвентаризацию». А уж после получения данных следующим этапом идет анализ методик обучения личного состава.

И пока данные собирались, я пробовал накидать хоть какой-то черновой план действий наших войск в условиях соблюдения доктрины. Сразу же «споткнувшись» на моменте контрудара. Ведь что получается? Враг может подтягивать свои армии к нашей границе чуть ли не в открытую, а мы вынуждены ждать и никак ему не мешать в этом. И вот в самый удобный для себя момент он всеми силами и вдарит по нам так, что у нас зубы во все стороны полетят! Как я понимаю, примерно это и произошло в моем прошлом мире. Вот ни в жизнь не поверю, что у нас все слепые были и не заметили накапливания войск Гитлера у наших границ! К чему это привело – помню даже я, не особо изучавший историю. Немцы практически дошли до Москвы, после чего мы года два, если не больше, отбивали все утерянное назад.

– М-да, – только и оставалось мне мысленно костерить чудаков на букву «м» из нашего военного и политического руководства.

А тут мне недавно еще и товарищ Сталин звонил по поводу моей идеи «симметричного ответа». И сказал, что хоть она и в чем-то разумна, однако политически не целесообразна. Нас мол и так уже «до усрачки боятся», это моя вольная трактовка его слов. Из-за чего приходится вести себя потише, чтобы хоть немного восстановить дипломатические и – главное – торговые отношения. А то «беспредельщиков» никто не любит, и мы сами против себя весь мир настроим. После чего об СССР можно забыть.

Вот после этого разговора я и понял, почему у нас именно такая доктрина и что вряд ли мои предложения по ее изменению будут приняты. Потому и ломал голову, как и рыбку съесть и косточкой не подавиться.