Наполеон III и Бисмарк, каждый сам по себе, сумели подорвать венское урегулирование и, что самое главное, отказались от добровольно взятой на себя сдержанности, вытекавшей из разделявшейся всеми веры в консервативные ценности. Трудно даже представить себе две столь несопоставимые личности, чем Бисмарк и Наполеон III. «Железного канцлера» и «Сфинкса Тюильри» объединяло их отвращение к венской системе. Обоим казалось, что порядок, установленный Меттернихом в Вене в 1815 году, был тяжелой обузой. Наполеон III ненавидел венскую систему, поскольку она была специально задумана для сдерживания Франции. Хотя Наполеон III не обладал устремлениями и манией величия своего дяди, этот загадочный руководитель полагал, что Франция имеет право на периодические территориальные приобретения, и не хотел, чтобы на его пути стояла объединенная Европа. Более того, он считал, что национализм и либерализм являются теми ценностями, которые мир отождествлял с Францией, и что венская система, подавляя их, тем самым пыталась обуздать его честолюбивые устремления. Бисмарк с возмущением относился к результатам трудов Меттерниха, поскольку они обрекали Пруссию на роль младшего партнера Австрии в Германской конфедерации, а он был убежден в том, что конфедерация, сохраняя так много мелких германских правителей, тем самым сковывала Пруссию. Если Пруссия собиралась реализовать свое предназначение и объединить Германию, то венская система должна была быть разрушена.

Разделяя общее презрение к установленному порядку, эти два революционера, тем не менее, в итоге оказались на диаметрально противоположных полюсах по уровню достигнутого. Наполеон получил противоположное тому, что он поставил своей целью осуществить. Воображая себя разрушителем венского переустройства мира и вдохновителем европейского национализма, он вверг европейскую дипломатию в состояние пертурбаций, из чего Франция не почерпнула ничего в долгосрочном плане, а другие страны, напротив, выиграли. Наполеон сделал возможным объединение Италии и непреднамеренно способствовал объединению Германии, оба эти события геополитически ослабили Францию и подорвали историческую основу господствующего французского влияния в Центральной Европе. Воспрепятствовать каждому из этих событий было не в силах Франции, и все же непоследовательная политика Наполеона в значительной степени способствовала ускорению этого процесса, одновременно ослабляя возможность для Франции сформировать новый международный порядок, соответствующий ее долгосрочным интересам. Наполеон пытался взломать венскую систему, считая, что она изолирует Францию – до определенной степени это соответствовало действительности, – и все же к тому времени, когда завершилось его правление в 1870 году, Франция была более изолированной, чем в период правления Меттерниха.

Наследие Бисмарка было совершенно иным. Немногие государственные деятели сумели настолько изменить ход истории. Прежде чем Бисмарк пришел к власти, предполагалось, что германское единство будет достигнуто посредством какой-либо формы парламентского, конституционного правления, ставшего следствием революции 1848 года. Через пять лет Бисмарк уже уверенно шел по пути решения проблемы германского объединения, которая ставила в тупик три поколения немцев, но ему это удалось сделать на основе превосходства прусской силы, а не путем демократического конституционализма. Решение Бисмарка никогда не имело под собой сколько-нибудь существенной поддержки со стороны общественности. Новая Германия, будучи слишком демократичной для консерваторов, слишком авторитарной для либералов, слишком ориентированной на силу для легитимистов, была скроена для гения, который предложил направлять выпущенные им на свободу силы, как внутри страны, так и за ее пределами, путем манипуляции взаимными противоположностями – с этой задачей Бисмарк справился мастерски, но она оказалась не по плечу его преемникам.