В течение десятилетия такой расчет оказался точным. Франция и Великобритания практически схватились друг с другом по поводу Египта. Франция отдалилась от Италии из-за Туниса, а Великобритания продолжала противостоять России в Средней Азии и на подступах к Константинополю. Не желая вступать в конфликт с Англией, Бисмарк тщательно избегал колониальной экспансии до самой середины 1880-х годов, ограничивая внешнюю политику Германии континентом, где его целью было сохранение статус-кво.

Но, в конце концов, стало слишком трудно соблюдать все требования Realpolitik. Со временем конфликт между Австрией и Россией на Балканах стал неуправляемым. Если бы баланс сил оперировал в чистом виде, Балканы были бы разделены на русскую и австрийскую сферы влияния. Но общественное мнение было уже в достаточной степени возмущено подобной политикой, даже в самых автократических государствах. Россия не могла согласиться с такими сферами влияния, которые оставляли славянское население во власти Австрии, а Австрия не согласилась бы с тем, что она рассматривала как подвластные России «славянские территории» на Балканах.

Кабинетная дипломатия Бисмарка в стиле XVIII века становилась несовместимой с эпохой подключения широкого общественного мнения. Оба представительных правительства, как Великобритании, так и Франции, реагировали на общественное мнение в своих странах, как на само собой разумеющееся явление. Во Франции это означало рост давления по поводу возврата Эльзас-Лотарингии. Но наиболее разительный пример новой, жизненно важной роли общественного мнения оказался в Великобритании, когда Гладстон победил Дизраэли в 1880 году во время единственных в стране выборов, в которых спор велся преимущественно по вопросам внешней политики, а придя к власти, пересмотрел балканскую политику Дизраэли.

Гладстон, возможно, главная политическая фигура британской политики в XIX веке, рассматривал внешнюю политику примерно в таком же духе, что и американцы после Вильсона. Применяя к ней моральные, а не геополитические критерии, он возражал, что национальные чаяния болгар были на самом деле законны и что Великобритания, как братская христианская нация, обязана поддержать болгар в их борьбе с мусульманами-турками. Турок следует заставить вести себя прилично, по утверждениям Гладстона, при помощи коалиции государств, которая и примет на себя ответственность за управление Болгарией. Гладстон выдвигал ту же самую концепцию, которая при президенте Вильсоне стала известна как принцип «коллективной безопасности»: Европе следует действовать совместными усилиями, в противном случае Великобритания не будет действовать вообще.

«Это необходимо сделать, и это может быть сделано без риска совместными действиями держав Европы. Ваша мощь велика; но превыше всего, самым главным является то, что ум и сердце Европы в этом деле должны быть как один. Мне сейчас нужно говорить только о шестерке стран, которых мы называем великими державами: о России, Германии, Австрии, Франции, Англии и Италии. Союз между всеми ими не только важен, но и почти обязателен для достижения полного успеха и удовлетворения»[214].

В 1880 году обиженный упором Дизраэли на геополитику Гладстон начал свою знаменитую Мидлотианскую кампанию. Это была первая в истории разъездная избирательная кампания с остановками во всех подряд населенных пунктах и первая кампания, во время которой вопросы внешней политики были вынесены непосредственно на суд избирателей. Будучи уже пожилым человеком, Гладстон неожиданно получил признание как публичный оратор. Утверждая, что мораль является единственной основой здравой внешней политики, Гладстон настаивал на том, что христианская добропорядочность и уважение к правам человека должны стать путеводной звездой британской внешней политики, а вовсе не баланс сил и национальный интерес. Во время одной остановки он объявил: