– Тогда разработаем ценник, – сказал Гамов. – Я раздавал деньги по наитию. Теперь надо установить, чего объективно стоит каждый успех в бою. А завтра развесим список денежных выплат во всех полках, чтобы каждый знал, на что рассчитывать.

– Прейскурант на героизм, – невесело пошутил я. Это была моя последняя попытка поиронизировать над включением банковских кредиток в штатное вооружение дивизии.

– Меня ценники не интересуют, пойду организовывать разведку, – объявил Павел.

Вместе с ним ушли в свои подразделения и другие офицеры. Остались Гамов, Пеано, Гонсалес и я. Гамов вписывал в лист бумаги наименование подвига и объявлял цену. Он уже заранее продумал каждую цифру. Мы сразу согласились, что за трофейную машину, уничтоженную или сильно поврежденную, надо платить в два раза меньше, чем за целую или требующую небольшого ремонта. То же и для всех видов ручного и стационарного вооружения. Но когда перешли к живой силе, разволновался Аркадий Гонсалес. Я уже говорил, что этот долговязый майор, наш второй оператор, добросовестно работал с картами, но был непостижимо равнодушен к сути своих разработок. Он признавался, что ненавидит войну. Такое отношение к своей службе – а его службой было планирование военных операций – не могло способствовать ее успеху. Между тем у нас не было нареканий на уровень его боевых планов. Но если можно было не высказывать своего мнения на советах, он неизменно молчал. А сейчас разбушевался.

– Вы предлагаете платить за убитого врага в пять раз меньше, чем за пленного? Никогда не соглашусь! – кричал он. – Убитый больше не встанет. Его смерть – облегчение для нас. Древние говорили: убитый враг хорошо пахнет. А пленный? Это же обуза! Корми, лечи, охраняй… И он потенциально опасен, потому что может вырваться и опять пойти против нас. А вы хотите платить за потенциального убийцу наших солдат впятеро больше, чем за того, кто уже не причинит нам никакого вреда? Это же абсурд!

Гамов возразил:

– Враги такие же люди, как и мы. Большинство из них насильно погнали воевать, они не ответственны за войну, хоть и страшны для нас, когда воюют. Я повышаю плату солдату, берущему врага в плен, за то, что он сохранил человеческую жизнь. Вывел из строя врага, но спас человека. Гонсалес, вы часто говорите, что ненавидите все формы войны. Убийство войны не ликвидирует: за убитого будут мстить. За пленного не мстят. Наоборот: за то, что сохраните ему жизнь, вам будут благодарны. Если враг знает, что мы только убиваем, он и в безвыходной ситуации станет отчаянно сопротивляться, неся нам смерть. А если узнает, что нашим солдатам за сохранение жизни мы платим больше, чем за убийство, то разве тогда ему, попавшему в трудное положение, не захочется самому пойти к нам с поднятыми руками, чтобы разделаться с опостылевшей войной? Это же логика, Гонсалес! Не только простая человеческая, но и военная! Как же вы этого не понимаете?

Мы с Пеано поддержали Гамова. Гамов прочел вслух прейскурант на подвиги.