– Миш? – я толкнул его локтем. Мне жутко хотелось кое-что у него спросить.

– Ага?

– А Кладенец ещё с тобой?

Миша улыбнулся и почему-то похлопал себя по животу.

– Со мной, дорогуша. Где б ему ещё быть.

И опять уснул.

Двор изменил цветовую гамму. Стал оранжевым с примесью бордового и какого-то… такой цвет принимает сильно раскалённая сковородка, на которую не дай бог капнуть водой. Тела гоп-троицы тоже менялись: кожа их зеленела, из-за этого возникал ядовитый контраст с фоном, а под трескающейся одеждой росла чешуя. Языки удлинялись, вываливаясь изо ртов, и раздваивались.

Конопатый кашлянул огоньком и выругался. А один из его товарищей отгрыз половину чересчур длинного когтя и сплюнул. Единственное, что не изменилось, – запах. Троица всё так же пахла смесью алкоголя, грязных носков и замшевого чехла от телефона.

Миша смотрел на них равнодушно, я – очарованно. Но не испуганно, зафиксируйте это. Люди боятся высоты, темноты и ядерных ракет, а к тому, что происходило сейчас, эволюция органы чувств не готовила.

Перед нами стояли три ящера ростом с представителей баскетбольной команды. Позади Конопатого Семёна – а конопушки сохранились, только в виде болотно-зелёных тёмных пятен на чешуе – мотылялся хвост. А дружки его скорее походили на тираннозавров с длинными, выдающимися вперёд пастями.

Они вдруг разом зашипели – и ринулись на Мишу. Когти-сабли, зубы-рапиры – в бой! Я подумал: ну, всё. Был спаситель – нет спасителя. После него переметнутся на меня и я всё-таки получу по голове. Интересно, в каком месте её проткнут: на макушке или в области виска?

Однако рефлексы Миши оказались богатырскими. Святогорскими! Он уклонился от Семёна, сделал шаг, крутанулся и стукнул его по затылку. Ящер с грохотом повалился на землю. Двое других попытались напасть скоординированно: один – снизу, другой, подпрыгнув, сверху. Миша этот трюк разгадал. Подсел, сделал апперкот – бум! Ящер в воздухе взлетел ещё выше. Кочерга описала широкую дугу, красивую, как по циркулю, и сшибла с ног последнего врага.

У меня отвисла челюсть со всеми тремя пломбами, вставленными в прошлый вторник, – от такого-то мастерства. Я срочно должен научиться орудовать кочергой так же круто!

– Горыныч… – выдохнул Миша, покачав головой, – ещё одно происшествие – и ты будешь изгнан. Я не шучу. И Шубин не шутит, – понимая, что никто его не слушает по причине отключки, он повернулся ко мне. – Миша.

Двор приобрёл былые краски. Воздух разрезали детские крики и стук мяча со стороны футбольного поля. Перед нами лежали три человека в спортивных костюмах, избитые и никакие тебе не ящеры. В окно первого этажа выглядывала старушка по имени… дайте угадаю… Авдотья Агаповна, бывшая гимнастка и любительница вышивать пингвинов на носочках.

– Саша, – сказал я и пожал протянутую руку. – А ты правда Миша?

Так здорово, что я угадал. Подумал – Миша, а он и впрямь Мишей оказался.

– Ну да. Чего ж мне шутки шутить? Приятно познакомиться. Пойдём отсюда, Саша. А то набегут…

Мы вышли на улицу Тайных Университетов, и только там, возле магазина тортов “Лучиано”, я задал волнующий меня вопрос.

– Так это был, я так понимаю…

– Горыныч.

– …не Семён?

– Горыныч, говорю ведь. Та ещё погань. Но сердце доброе. Иногда.

– Но ведь это… из сказок… – неуверенно сказал я.

– Ты не удивляйся, Саша. А впрочем, говорить, что тебе делать и как себя чувствовать, я не вправе. Дикополье – край удивительный. Горыныч не может здесь быть злобным драконом, не по-нашенски это. А вот троицей бандитов – пожалуйста.

– Дикополье? Это что?