Я коротко глянул на него – дед все так же мусолил папиросу, подъезжая к мосту, но выглядел немного растерянно и, когда нас обогнал черный универсал, затормозил. Из машины вылетел молодой парень, из пассажирской двери вышел второй, но к машине не пошел. Водитель иномарки подбежал к машине, сильно похлопал ладонью по капоту, но, увидев деда, остановился.

– Ну… ты, дедушка, голова седая, а ни ума, ни фантазии… – выдохнув, произнес парень – широкоплечий светловолосый крепыш.

– Чего, не ара-мобиль, что ли? – подошел между тем второй. – И драться даже не будем?

– Да не, вон божий одуван сидит… Слышь, дед, сам-то пожил уже небось, может, другим дашь? – продолжил первый. – Всего-то самую малость надо, на красный не ездить!

– Неправ я, извините, – тихим голосом произнес дед.

Водитель универсала только вздохнул и махнул рукой, разворачиваясь к своей машине. Второй парень двинулся за ним. Хлопнули двери, и, коротко взвизгнув покрышками, машина умчалась, развернувшись прямо на мосту. Дедушка постоял чуть, засмолил новую папиросу и медленно поехал.

Уже выехав на Невский, на одном из светофоров, я исподлобья бросил взгляд на деда, тихонько цыкнув. Но он все же услышал, успел поймать мой взгляд. Зажегся зеленый, дед тихо и аккуратно тронулся.

– Да знаю я все, давно бы уже в деревню уехал да и помер там по-тихому… – услышал я его бесконечно усталый голос.

Он замолчал, а я удивленно чуть повернул голову и смотрел на него, ожидая продолжения.

– Дочь у меня с идиотом своим квартиру в ипотеку купили, а того с работы турнули за пьянку, второй месяц уже устроиться никуда не может. А где устроится, там зарплату не платят. Денег у них нет, ребенка кормить нечем, вот и приходится бомбить… Помогаю, чем могу. Ты извини, если что… – Мы подъехали к вокзалу, и дед замолчал, снова принявшись мусолить свою папиросу, отвернувшись в окно.

Вот блин, зачем я цыкал? Лучше бы молчал – теперь этого деда с его проблемами долго вспоминать буду. Выходя, сунул ему пятьсот рублей вместо оговоренных двухсот и, не реагируя на крики про сдачу, пошагал к зданию вокзала. Пока шел, поеживался от утренней прохладцы. Да и не только, и от жизни этой… многогранной – пришло внезапно на ум определение.

Прощальный поцелуй был долгим, пьяным и слюнявым. «Пока, сладкий», – шепнула соседка по общежитию, а после скрылась за дверью своей комнаты.

Стас постоял немного, покачиваясь и глядя в потертый дерматин двери. Через полминуты понял, что все закончилось, и пошел по коридору в сторону кухни. На столе, накрытом в честь дня рождения одного из соседей, еще остались неубранные следы вчерашнего застолья – почти с утра гужбанили. Пустые бутылки, ежики полных с горкой пепельниц, грязные тарелки с обветрившимися остатками салатов.

Парень схватился за несколько пачек сока, потряс. Все пустые. Не чувствуя особых угрызений совести, открыл холодильник соседки и выхлебал остатки минералки из стоявшей там бутылки. Колючие струйки воды стекали по подбородку, попадая на грудь. Жажда не прошла, в холодильнике больше ничего не было из жидкости, поэтому Стас включил воду и набрал себе целый стакан через фильтр. Потом еще один. Чуть полегчало.

Заскочив в душевую, он минут десять стоял, переключая воду от ледяной до обжигающе горячей. Сейчас, почти ночью, напор воды был хороший, не как днем – невнятная струйка, которой умыться и то сложно.

Шлепая ногами в тапках, которые ни шагу назад, и оставляя мокрые следы на линолеуме, проходя мимо двери двадцать шестой комнаты, Стас выругался негромко. Будто вживую ему представилось, как его девушка ее вчера открывала в поисках. Его бывшая девушка – скривился Стас. Потом махнул рукой – да по фигу. Все только начинается, да и вообще, пусть лучше утром стыдно, чем вечером грустно. Но мантры действовать не хотели, внутри было пусто и погано. Не, не стыдно – обидно просто так по-глупому спалиться.