– Будешь знать, как считать!

Фельдфебель не смел загородиться.

Во время развода Фризен вызвал Толстого из строя.

– Как смели вы, сударь, прекратить назначенное мною наказание? – сварливо справился он.

– Наказание было выполнено! – отвечал Толстой, весело глядя на начальника.

– Как было выполнено, когда фельдфебель недосчитался ударов? – топнул ногой полковник. – Или я дурак, который не знает арифметика?

– Так точно! – звонко подтвердил Толстой.

Для того, чтобы сдержать после этого смех, офицерам пришлось сжимать челюсти до хруста. Один из них даже издал при этом неопределенный рыдающий звук.

– Так вы будете арестованы за самовольство1 Прапорщик, забрать у подпоручика шпага!

Прапорщик строевым шагом подошёл к Толстому, тот выдвинул шпагу наполовину из ножен, но, вместо того, чтобы отдать оружие, сжал у руке эфес. После довольно продолжительной паузы прапорщик пожал плечами и оглянулся на полковника.

Очевидно, что никто из офицеров не собирался (да и не смог бы) силой обезоружить Толстого. Как-то, однако, из этого нелепого положения надо было выходить. Фризен крепко покраснел и пробормотал:

– Хороши мы будем, оставаясь без наказания. Этак скоро солдат будет плевать нам прямо в морда. Пятьдесят палок каналья фельдфебель, чтобы знал арифметика.

Победа Толстого казалась сокрушительной. Офицеры ликовали и передавали радостную новость дальше по полку. Но то, что произошло на следующий день в офицерском собрании, превзошло самые дикие фантазии.

Граф Толстой подошёл к столу, за которым Фризен обсуждал с другими штаб-офицерами подробности предстоящего парада, и попросил разрешения обратиться.

– Что ещё угодно? – недовольно обернулся барон, ожидавший от подпоручика извинений.

– Вы вчера изволили сказать, что нам никак не можно оставаться без наказаний, n'est-ce pas?

– Точно так! – Полковник оглядел собеседников с иронией перед чересчур очевидной глупостью.

– И что, мол, безнаказанные скоро наплюют вам в лицо…

– Как сметь вы, господин подпоручик… – начал подниматься со своего стула Фризен, но Толстой его перебил.

– Как я остался безнаказанным, а вас без наказания оставить не могу, так вот же вам, – торопливо проговорил он, набрал полный рот слюны и плюнул полковнику в лицо.

– К вашим услугам, – он поклонился и быстро вышел из зала собрания.

Офицеры отходили от Фризена, как от зачумленного, загораживая лица ладонями и перчатками. В коридоре раздался громкий смех.

Взамен прежнего батальонного командира Толстого, уволенного от службы и сосланного в деревню, был назначен некий барон Фризен из так называемых гатчинцев. То, что барон командовал батальоном в чине полковника, было нормально для гвардейского полка. Не для кого не было секретом, что через некоторое время он собирался перейти в армию с повышением, то есть, перепрыгнуть сразу в генералы и получить свободную бригаду, а то и дивизию. А между тем, он с трудом тянул и батальон.

Говорили, что барон происходит из простых прибалтийских мужиков. Он начинал службу солдатом в Гатчинском полку тогдашнего наследника, а до военной службы был цирюльником или кабатчиком. Баронский титул он якобы получил вместе с офицерским званием за какие-то сомнительные услуги. По манерам, образованию и воспитанию Фризена (вернее – по их полному отсутствию) в это легко было поверить. Полковник не знал ни слова по-французски, держал дома кур и свиней и ходил в замасленном стеганом халате, опоясанном веревкой. Жена его была самая обыкновенная, толстая и сварливая чухонская баба, ничем не отличавшаяся от базарной торговки рыбой, кроме гонора. Для экономии она сама ходила на рынок, вела хозяйство и готовила еду. Деспот на службе, дома барон был совершенным подкаблучником. Говорят, что жена его материла и поколачивала.