Когда на следующий после прибытия день мы распаковывали вещи, папа громким голосом позвал нас всех на улицу. Я никогда в жизни не слышала, чтобы он находился в таком возбуждении, как тогда. Мы выбежали на улицу к стоящему во дворе папе, который показал пальцем на небо. Над линией горизонта в небе висел перевернутый город. Мы видели перевернутые сверху вниз улицы с одноэтажными магазинами, перевернутую церковь, перевернутых, привязанных к столбам лошадей и перевернутых людей, расхаживающих по улицам.

Никто из нас не понимал, что это такое, а Лупе осенила себя крестным знамением. Папа объяснил, что это не чудо, а мираж города Тинни, расположенного около девяти километров от нас. Я не очень поняла разницу между чудом и миражом, который был огромным и занимал значительную часть неба. Я не могла оторвать глаз от перевернутых людей, которые безмолвно ходили по перевернутым улицам.

Мы долго стояли и смотрели на мираж, который через некоторое время поблек и исчез. В принципе, я раньше уже видела миражи – отражения синего неба на земле, которые были похожи на лужи воды, непонятным образом возникшие на сухой земле в самый знойный день. Папа объяснил, что то были миражи на поверхности земли, и то, что казалось водой, было на самом деле отражением неба. А вот то, что мы только что наблюдали, возникало только тогда, когда воздух у поверхности земли оказывался холоднее, чем воздух более высоких слоев атмосферы.

Несмотря на то что я обычно достаточно быстро разбиралась с сутью научных концепций, я никак не могла взять в толк, чем объяснялось появление такого миража. Папа нарисовал на земле картинку, показывающую, как свет отражается от холодного воздуха, а потом изгибается вдоль округлой поверхности земли.

Я не могла понять того, что свет может каким-то непонятным образом преломляться, но папа привел мне пример – когда держишь в руках стакан с водой, твои пальцы на дальнем от тебя краю стакана кажутся искаженными или обрезанными. Это все потому, что вода, как и холодный воздух, преломляет свет.

Наконец, до меня дошло то, что папа пытался объяснить, и я широко улыбнулась.

Увидев мою реакцию, папа сказал: «Эврика!» и объяснил мне, как древнегреческий философ Архимед бежал голым по улицам города с этим криком после того, как, принимая ванну, понял, как можно высчитать объем тела.

Я прекрасно поняла, почему Архимед так сильно возбудился. Нет чувства приятнее того, когда наконец-то понимаешь то, что долго не мог объяснить. Именно тогда начинаешь верить, что в мире нет проблем, которые невозможно решить.

Папе, конечно, было приятно ощущать себя землевладельцем, но вместе с новым домом появились и новые заботы. Мы теперь жили не на огороженном ранчо в Техасе. Теперь нам надо было возделывать поля, удобрять, засеивать и пропалывать их, собирать персики и орехи-пеканы, отвозить в город дыни, снятые с бахчи, а также нанимать и кормить работников. Из-за своих травм папа не мог справляться с некоторыми работами. Например, из-за хромоты он не мог забраться на стремянку и подрезать персиковые деревья, а из-за дефекта речи наемным рабочим было сложно его понять. Поэтому, хотя мне было всего одиннадцать лет, мне пришлось принять участие в найме людей и следить за выполнением фронта работ.

Папа никогда не был самым практичным человеком на свете, и в Нью-Мексико затеял несколько проектов, никоим образом не связанных с землей. Мы продолжали заниматься лошадьми, папа по-прежнему писал письма политикам и редакторам газет, в которых яростно выступал против модернизации. Теперь на каждое письмо у него уходило в два раза больше времени, потому что он делал две копии каждого письма. Одну копию он хранил в архиве дома, а другую в сарае на тот случай, если в доме возникнет пожар.