Сознание никто из нас терять не спешил, так что много минут и поцелуев спустя и вконец осмелев, я и брюки с него стащить попыталась. За что была весьма чувствительно укушена в плечо и прижата запястьями к подушке.

– Это даже не обсуждается, – строго бросил Карпов, но в черных глазах плескались добродушные смешинки.

– Уже почти апрель… – извиваясь ужом от его «профилактических воспитательных мер» (проще говоря – ласковых, но все же ощутимых укусов), возмутилась я.

– «Почти» не считается, – Демон пощекотал хриплым смехом мое ухо и продолжил терзать чувствительную кожу за ним.

– Смерти моей хочешь? – охнув от неожиданной муки, смешанной с восхитительно сильным желанием, прошептала я.

Внутри все скручивалось в тугие морские узлы, и я уже не знала, чем вызваны мои стоны – наслаждением или этой томной, мучительной болью. Чертов Демон! Он даже в постели умудрялся надо мной измываться…

– Не волнуйся, я умру раньше, – проворчал Карпов, в который раз расправляя машинально задранную сорочку.

– От мучений, связанных с моим обучением?

– Ты верно уловила суть.

Демон мне достался не Мрачный, а Огненный. Иначе как объяснить, что от его прикосновений начинала плавиться кожа, а терпкий мужской запах обжигал легкие?

Я сходила с ума от его хрипло-нежного «Черт тебя побери, пигалица… Черт тебя побери…», сопровождавшего очередное разглаживание внезапно смятой сорочки. Любовалась им из-под опущенных ресниц, когда он отстранялся, чтобы придирчиво осмотреть «поле боя» и довольно сгрести меня обратно в охапку. Удивленно охала каждый раз, стоило ему бесстыдно вдавить меня в черные простыни своим немалым весом. Завороженно гладила твердые руки, оставляла ногтями дорожки на плечах…

Это было что-то новое. Что-то очень интимное и волнительное. От моих робких касаний по телу Андрея пробегал ток, мышцы натягивались струнами, и я превращалась в хрупкую Дюймовочку в ладонях каменного атланта. В фарфоровую статуэтку, которую держат настолько же аккуратно, насколько и крепко. Это было невероятно мучительно. И до боли сладко…

…Поцелуи оборвались внезапно. Вот черные глаза сверкают в нескольких сантиметрах от моих, и теплый нос игриво тыкается в мой… А вот чернота застилает все, и я лечу в воронку, глубиной с целую вселенную.

Когда я смогла снова открыть глаза, голова гудела, а мысли путались. В горле пересохло.

– Я отключилась? – сипло прошептала в темноту, окутавшую Андрея.

Он лежал на боку, задумчиво глядя сквозь приспущенные шторки ресниц. Играл пальцем с прядью, свесившейся на мой лоб. Мимолетом касался щек, губ, шеи, словно снова и снова убеждаясь в моей реальности.

– Да.

– А ты?

– Я охранял твой сон, – демоническое лицо озарила довольная ухмылка.

– Тебе тоже нужно отдохнуть.

– Успею, Анна.

Он настойчиво подтянул меня к себе, позволяя уткнуться носом в ямочку между ключиц. На ней поблескивали капельки пота. Я не удержалась и собрала их губами. Соленые. По его шее проскакала рябь мурашек, Карпов резко выдохнул и прижал теснее. Я спрятала улыбку. Черт меня побери, да, я помню.

…Потом были разговоры. Тихие, сонные, полушепотом. Не было сил продолжать безумство, но и оторваться друг от друга не получалось.

– Почему у тебя только одна подушка? – спросила, расстилая свою спутанную копну по «прихватизированной» наволочке.

– Я говорил уже, пигалица. Я никого сюда не привожу, – Карпов так пристально всматривался в мое лицо, словно видел впервые в жизни. – Это мое место. Только мое.

– Меня привел.

– Потому что ты тоже… – начал он, но прервался. Убрал прядь с моего лица и по-родительски нежно поцеловал в лоб. Я в очередной раз поразилась, как простое прикосновение может привести тело в такой трепет.