Никто и никогда не целовал её так, как это делает он. Жесткая его щетина царапает кожу, раздражая её, но Даша уже плохо соображает. Скорее всего, это от нехватки воздуха… Мысли о том, что ей снова начинает нравится этот дикий мужчина — она старательно отгоняла.

Но если посмотреть с другой стороны, то почему бы и нет? Что такого в том, что она позволит себе забыться в его сильных руках всего лишь до утра? А утром… Утром она уйдёт. Сама. Пока он будет спать. Чтобы не смог в очередной раз унизить её, показать, что она всего навсего легкомысленная дура, готовая запрыгнуть в постель первого встречного мужика.

Когда Савелий стаскивает с неё платье, кожа начинает гореть от его жёстких, жадных прикосновений. Его тело настолько горячее, что кажется, обжигает, а воздух больше не поступает в легкие и кружится голова.

Его пальцы сжимают бисеринки сосков, перекатывая их между пальцами, а влажные губы терзают шею, оставляя на нежной, белой коже красные отметины, которые завтра ей придется прятать за высоким воротником. Но то будет завтра. А сегодня Даше это необходимо.

— Как же я тебя сейчас оттрахаю! Как отдеру тебя, похотливая ты сука! — рычит в лицо, срывая с неё трусики, а Даша вскрикивает от боли, когда кружева впиваются в кожу.

— Так и будешь болтать? Или это единственное, чем ты можешь развлечь девушку? — откуда в ней эти колкости и язвительность?

Ведь Дарья никогда не была такой. Такой дерзкой, развязной. Похотливой сукой. Вот уж поистине — с кем поведёшься…

— Вызов принят, — его ухмылка коварная, даже пугающая, но отступать некуда, да и она уже не захочет.

Упала на мягкую медвежью шкуру у камина, а сверху её придавил своим телом Дикарь, сошедший с ума, казалось, ещё сильнее, чем обычно.

Ткнулся горячим членом в её промежность и без промедления вошёл, резко и глубоко. Так, что закричала от легкой, сладостной боли. Такой необходимой сейчас, такой нужной боли.

Раздался шлепок тела о тело, ещё один и ещё. И ещё очередь частых, почти болезненных толчков. Гром вбивался в неё, вдалбливался, как психопат, потерявший остатки разума. Даша же лишь вскрикивала и безвольно раскидывала руки, пытаясь ухватиться за шкуру, с которой он её уже стащил и теперь вторгался во влажное лоно, держа девушку на весу.

— Кто ещё тебя трахает? — Громов взял её за подбородок, сдавливая пальцами и заставляя смотреть в его глаза. — Отвечай мне! Кто ещё?! — сильный толчок и он замирает внутри, на что Даша отвечает стоном разочарования. — Отвечай, иначе я тебя сейчас отправлю домой!

— Нет…

— Говори!

— Никто! Нет никого! Пожалуйста! — Даша впивается в его кожу ногтями, требуя продолжения, но мужчина не торопится.

— Врёшь, сучка. Ты же любишь трахаться! Говори мне, кто кроме жениха?

— У меня больше нет жениха! — бьёт кулачком его по плечу, злясь и негодуя, готовая заплакать от неудовлетворения. — И никого нет!

Савелий прищуривается, словно сканируя, пытаясь распознать ложь.

— Пожалуйста, трахни меня. Трахни. Я так хочу. С ума сейчас сойду, если не сделаешь этого, — она шепчет, как в бреду, подаваясь вперёд и вскрикивает, когда Гром снова вторгается в неё до предела.

— Кричи для меня! Да, вот так! Кричи, дрянь похотливая! — грубые его движения заставляют выть от болезненного кайфа, всё тело сжимается от судорог подступающего оргазма, а горло саднит от крика.

А когда она взрывается, падая в пропасть и хватаясь за его плечи, полосуя их ногтями, оставляя красные борозды, он хрипло стонет и, отстранившись, покидает горячее лоно, изливаясь девушке на живот.