Автор раздаривал их товарищам по партии, чуть ли не разбрасывал на митингах и схлопотал репутацию городского сумасшедшего. Поэтому бригада стала очень бдительна на улицах и, едва завидев работодателя, пряталась по магазинам и уходила подворотнями.
Артур относился к деньгам довольно безалаберно – вспоминал о их существовании только сев на мель. К чести его нужно сказать, что он никогда не интересовался чужими кошельками, и кто чем кормится – спрашивал крайне редко. Поэтому он работал на чудаковатого деда, не обременяя себя финансовыми гипотезами.
Получив папку с полусотней диких шедевров, он поцеловал Таню и удалился – у него была еще встреча примерно по такому же поводу.
Женщина, сидевшая в углу Таниного кабинета с книжкой, заложила страницу визитной карточкой, встала и подошла к столу.
– Слушай, кто это? Лицо такое знакомое…
– У всех тусовщиков лицо знакомые, – ответила Таня. – Если в двух словах…
– Ну?
– Пустое место.
– А-а…
Артур вышел на улицу. Было скользко, но он чувствовал себя королем на версальском паркете – он наконец купил замечательные зимние ботинки, внизу на шнуровке, сверху на крючочках, с таким крупным и рельефным рифлением на подошве, что след получался как от автомобильной шины. Без ботинок он больше не мог – попытка обойтись осенними провалилась из-за его вечного раздолбайства.
Еще в прошлом году он надевал теплые носки и как-то не слишком страдал от холода. Но ботинки следовало вовремя осмотреть и отнести сапожнику.
Теперь же в подошвах образовались большие дыры. В эти дыры забивались комья снега, кусочки льда, и, выходя из дому нормальной мужской походкой, очень скоро Артур переходил на странный аллюр – ковылял на носках, словно перебравшая балерина, которой приспичило непременно посреди улицы взгромоздиться на пуанты.
Он шел и думал, что сейчас можно было бы зайти в кафе, взять двойного кофе с булочкой и просмотреть гениальные дедовы труды. Это было непременное условие халтуры – читать, обсуждать, предлагать конгениальное художественное решение (старик в изобразительных искусствах не смыслил ни шиша, а слово «конгениальный» ему страшно нравилось), потом показать эскиз, именно эскиз, чтобы получить одобрение, и наконец сдать готовые иллюстрации, числом от шести до восьми. Весь этот церемониал занимал от двух до трех часов, и столько же уходило на работу. Артур очень хотел бы найти еще дюжину дедов и проделывать те же реверансы на тех же финансовых условиях, но второй такой партии и второго такого певца революции на один город, видно, не полагалось.
Дорогого кафе он себе позволить не мог, хотя дорогое кафе – это возможность встретить людей, которые не жмотятся и могут предложить подзаработать. Зимние ботинки пробили брешь в бюджете – на них ушли деньги, которые Артур собирался отдать бывшей жене как алименты, они договорились по-хорошему, без бюрократии, и он старался не нарушать сроков. Теперь следовало поднапрячься и даже у кого-нибудь перехватить денег, иначе возник бы совершенно ненужный конфликт.
Так что Артур зашел в недорогое кафе, снял пальто и шапку, повесил на рогатый стояк у дверей, остался в свитере (свитер связала вторая жена, та, у которой хватило ума не рожать ему детей), взял кофе, булочку и сел у окна – читать шедевры. Рядом на всякий случай положил блокнот и автоматический карандаш.
Он надеялся найти хоть что-то кроме знамен и Ильича – хоть танк, хоть крейсер «Аврору», хоть генсека Брежнева, хоть террориста Бен Ладена на худой конец! Но старый хрен если и переходил на личности, то это были такие личности, что лучше их не рисовать, – бывший президент России, например, которому с опозданием досталось за избыточную и никому не нужную демократию, замешанную на матером алкоголизме. Горбачева дед тоже поминал незлым тихим словом, оплакивая беловежский пакт с таким надрывом, как будто дело было вчера.