Он буквально представляет собой оптическое продолжение моего глаза… Когда я держу его в руках и прижимаю ко лбу, когда переношу взгляд то в одну сторону, то в другую, у меня такое впечатление, что я арбитр на матче, который развертывается передо мной, и я схватываю его атмосферу за сотую долю секунды. Моя техника съемки – это инстинктивная реакция. Естественно, я использую возможности разных объективов, но не вожу их с собой целый сундук: Elmar 50 мм, широкоугольный 35 мм и 85 мм – вот и все мои инструменты, конечно же, и ещё f/1,5 последней модели для ночной работы. Использую их с разной глубиной, диафрагмирую или оставляю совсем открытыми – всё зависит от того, что мне нужно. Люблю, чтобы мои изображения были чёткими, даже острыми… Но это скорее стиль, чем техника… Слишком многие фотографы обращают внимание только на технику и забывают о стиле, а он намного важнее. У меня никогда не было студии. И когда я делаю портрет, я не «ставлю» свою модель, а наблюдаю за ней и снимаю в тот момент, когда проявляется характер.


Вы занимались живописью, не так ли? И кино?


Да. Это одно и то же в трёх разных планах, это для меня… три разные скорости!.. Я работал у [Жана] Ренуара на «Правилах игры» [1939 г.], сделал фильм о военнопленных «Возвращение» [1945 г.]. Но прежде всего я фотограф – фотограф, страстно увлечённый фотографией.

Фотография – это очень трудно

Интервью с Ричардом Л. Саймоном (около 1952 г.)[4]

Ричард Л. Саймон[5]: Во вступлении к своему тексту[6]вы рассказываете, что в начале вашей деятельности первым фотоаппаратом был [Kodak] Brownie Box. Сколько вам было лет, когда вы его приобрели?


Анри Картье-Брессон: Лет четырнадцать-пятнадцать.


Вы сразу стали самостоятельно печатать свои фотографии?


Нет, я отдавал их в заведение, которое у вас называется drugstore”, а у нас – “le marchand de couleurs”, в местную москательную лавку.


И через какое время вы перестали быть довольны результатом?

О, знаете ли, я не был тогда по-настоящему увлечён фотографией. Просто когда у меня появился этот аппарат, я стал брать его с собой на пикники, на каникулы – по таким случаям.


А через какое время после появления этого первого Brownie Box вы заинтересовались фотографией как искусством?


Этот интерес связан с моим общим развитием. Особо одарённым ребенком я не был. Моя эволюция была очень медленной. Тем не менее я всегда любил живопись. Она научила меня видеть. В пятнадцать лет я рисовал, изучал изобразительное искусство, рассматривал картины. Так что не могу точно сказать, в какой момент я понял или почувствовал, что фотография – это искусство.


Что вас тогда заинтересовало в фотографии? Вы вспоминаете о чём-то особенном?


Нет. Я увлекался литературой, живописью, всеми видами искусства.


Так как же вы пришли к тому, чтобы всерьёз заинтересоваться фотоаппаратом?


Я играл с ним. Пробовал всевозможные вещи, чтобы увидеть, на что он способен. У меня был Kodak 2¼ × 3¼ дюйма. В то время я отдавал свои фотографии в печать в местную лавку. Вытворял с аппаратами невесть что, относился к фотографии как дилетант, пока не пошел в армию. В то время я встретил людей, у которых были снимки [Эжена] Атже[7]. Его работа пробуждала во мне большой интерес. Она меня впечатляла. Это вообще был очень богатый период в художественном отношении. […] Именно тогда я стал снимать людей в Дьеппе.


Но как же это действительно началось – ваши отношения с фотографией?


А, вспомнил, как всё началось. У меня было две младшие сестры, и я всё время к ним приставал. Чтобы мне в этом воспрепятствовать, моя мать брала меня на концерты. Музыка мне нравилась и естественным образом привела в другие области: к изобразительному искусству, к литературе. Я тогда должен был хорошо учиться, чтобы, как планировалось, работать на предприятии отца, а сам завалил школьные выпускные экзамены, потому что был слишком занят изучением живописи и читал всё, что попадалось.