«Вообще-то… Я понятия не имею», – весь этот день Алекс так нервничала, что ей и в голову не пришло его об этом спросить.

«От него пахнет деньгами», – сказала Мерси.

Лорен бросила в нее отверткой:

«Дешевка».

«Не надо встречаться с моим кузеном, – сказала Алекс, потому что так бы ответила девушка их круга. – Мне этот хаос не сдался».

Сейчас, когда ночной ветер задувал под ее зимнее пальто, Алекс вспомнила ту окутанную золотистым светом девушку, сидящую в священном кругу. На ее памяти это было последнее мирное мгновение. С тех пор прошло всего пять месяцев, но казалось, что гораздо больше.

Она пошла вдоль белых колонн южной стороны здания просторной столовой, которую все по-прежнему называли Общиной, хотя теперь ее переименовали в Центр Шварцмана. Шварцман был Костлявым выпуска 1969 года и управлял скандально известным частным инвестиционным фондом «Blackstone Group». Переименование произошло в результате сделанного им пожертвования в пользу университета: сто пятьдесят миллионов долларов были даром и своего рода извинением за то, что при проведении несанкционированного ритуала на свободу вырвалась магия, вызвавшая у половины Йельского оркестра неадекватные реакции и судороги во время матча по американскому футболу с Дартмутом.

Алекс вспомнились распахнутые рты Серых в анатомическом театре. Это было рядовое предсказание. Все должно было пройти как по маслу, но явно не прошло, хоть она и была единственной, кому это известно. И теперь она должна расследовать убийство? Она знала, что Дарлингтон и Доуз следили за делами об убийствах в окрестностях Нью-Хейвена – просто чтобы убедиться, что не попахивает мистикой, что какое-нибудь из обществ не перегнуло палку и не превысило полномочия.

Серые, маячившие сейчас перед Алекс, казались жидкой похлебкой, которая перемещалась над крышей юридического колледжа, растекаясь и сворачиваясь, как налитое в кофе молоко. Их притягивала смесь страха и честолюбия. Справа от нее высилась гигантская белая гробница «Книги и змея». Из всех зданий, принадлежащих обществам, она больше всего походила на склеп. «Греческий фронтон, ионические колонны. Банальщина», – говорил Дарлингтон. Восхищение он приберегал для мавританской плитки и рольверков «Свитка и ключа», а также строгих очертаний «Манускрипта», характерных для середины века. Но взгляд Алекс всегда притягивала ограда вокруг «Книги и змея» из кишащего змеями темно-серого чугуна. «Это символ Меркурия, бога торговли», – говорил Дарлингтон.

Меркурий был богом воров. Это знала даже Алекс. Меркурий был предвестником.

Перед ней простиралось кладбище на Гров-стрит. Алекс заметила перед одной из могил рядом со входом кучку Серых. Скорее всего, кто-то оставил печенье для почившего родственника или какую-нибудь сладость в качестве дара одному из похороненных здесь художников или архитекторов. Но в остальной части кладбища, как и на всех кладбищах по ночам, призраков не было. Днем Серых привлекали соленые слезы и душистые цветы скорбящих, дары, оставленные живыми мертвецам. Как ей стало известно, они любили все, что напоминало им о жизни. Пролитое пиво и шумный смех во время вечеринок братств; библиотеки в период экзаменов, полные тревоги, кофе и открытых банок сладкой, приторной колы; комнаты в общагах, наэлектризованные от сплетен, пыхтящих парочек, мини-холодильников, набитых начинающей портиться едой, ворочающихся студентов, которым снился секс и кошмары. «Вот где я должна находиться сейчас, – подумала Алекс, – в общаге, мыться в грязной ванной, а не расхаживать по кладбищу посреди ночи».