– Кто он такой?

– Не он, а она, Виктория Феофилактовна, я тебе говорила, она мою выставку в галерее видела. Так, погнали, нечего рассиживаться. Я хочу снять момент, когда они закроют двери, когда последний посетитель выкатится вон колобком и они запрут музей.

– Так вот же, снимай, – Катя указала на боковой выход у гардероба, куда сочился утлый ручеек покидающих музей экскурсантов, шествующих мимо скучающего на посту полицейского.

– Фу, тут такая проза, – Анфиса скорчила гримаску. – Что здесь снимать? Мы сейчас пойдем на главную лестницу, к центральному входу.

– Но выход здесь, – Катя улыбалась.

– Они сделают все для меня, я договорилась! Пошли, пошли. Ты тоже поучаствуешь.

И Анфиса не обманула.

Они свернули налево по коридору, прошли и вынырнули уже у касс.

Вот двери музея. А вот она, знаменитая высокая главная лестница – колонны золотистого мрамора, зеленые стены, бежевая ковровая дорожка с алой полосой.

Пусто, лишь один охранник с рацией в вестибюле.

– Здравствуйте, это у меня тут съемка, вот разрешение, – Анфиса подкатилась к нему, как мячик, камеры на ремнях прыгали на ее полной груди. – Мы сейчас снимем, как последний посетитель покидает музей и вы закрываете двери.

Охранник кивнул, потом взял разрешение, прочел, что-то буркнул в рацию и глянул сверху вниз на Анфису и Катю.

– Валяйте, снимайте.

– А где этот последний посетитель? – спросила Катя.

– Ты и есть последний посетитель, – Анфиса ликовала. – Зачем, думаешь, я тебя позвала, душечка? Помогать мне. Ну-ка, ну-ка, сейчас мы выстроим мизансцену… Так, ты в дверях и оглядывайся… ну же, оглядывайся! Тут такая красота, и ты сожалеешь, что этот день… вечер закончился и ты уходишь… уходишь прочь от всей этой красоты и тайны.

Катя как в раме замерла на пороге музея. Тяжелые дубовые двери. Она переступила порог. Оглянулась. Анфиса фотографирует! И двери музея захлопнулись.

И вот она снова на улице. Одна в этом ионическом портике.

Она стояла у закрытых дверей. Никто не торопился пускать ее обратно.

– Эй! Анфиса!

Нет ответа.

Потом – бу-бу-бу, как из бочки, глухие голоса. Что там еще случилось?

– Кать! Ты там?

– Я тут, откройте двери!

– Охранник говорит, они уже закрылись, здесь таймер сигнализации, и он его не хочет перезапускать, – голос Анфисы жалобный, резкий и глухой одновременно, словно издалека, а на самом-то деле она орет с той стороны через дверь. – Обойди музей и зайди с того входа, то есть, с выхода!

– Что?

– Обойди музей и зайди с выхода, так охранник сказал, он уже по рации предупредил, тебя пустят!

Катя спустилась во двор музея. Вот вам и «последний посетитель»! Медленно она вышла за ограду музея и начала свой обход со стороны Колымажного переулка.

Подошла к выходу, где стоял полицейский.

– Вам по рации передали, это я, – сказала она.

– Что?

«Придется, наверное, показать ему удостоверение», – Катя уже хотела достать его из сумки, но тут…

– А, это вы, проходите. Вы там фильм, что ли, снимаете?

– Мы фотографируем для выставки к столетию музея.

– Абзац тут сегодня полный с этой их репетицией, – полицейский хмурился. – И кто только додумался на ночь людей в музей пускать? Ночью спать надо, а не по музеям шастать.

Катя снова прошла мимо гардероба и очутилась в вестибюле. Но ажурная решетка наверху белой мраморной лестницы уже закрыта. И билетер ушел. Впрочем, туда наверх нам не нужно, нужно пройти снова в главный вестибюль к парадной лестнице с золотистыми колоннами.

И Катя свернула в коридор мимо туалетов. Еще один коридор… тут, кажется, налево… Как это Анфиса здесь ловко сновала…