Первой мыслью было – трактирщик отравил жаркое. Якш ее тут же отбросил. Отраву он бы почувствовал. Столько времени пробыть владыкой и не научиться чувствовать такие вещи… так просто не бывает. Да он давно бы уже к праотцам отправился!

– Отравой стала его ненависть, – пробормотал Якш, думая о трактирщике. – Ненависть столь огромная, что ее хватило отравой сделаться.

Это на любовь нас часто недостает, а на ненависть всегда хватит. А потом мы ходим и удивляемся, что ж это нас ненавидят чаще, чем любят…

Выблевавший чужую ненависть вместе с жарким, Якш сразу почувствовал себя лучше. А вода из родника такая восхитительная! У нее нет к нему ненависти, она просто течет себе… Она хорошая. Может быть, она его даже немножко любит. Уж он-то ее точно любит, так почему бы воде не ответить ему взаимностью?

Якш поднял глаза от воды и понял, что вокруг стоит ночь.

«Ну вот и дождался, – мелькнуло у него. – Дожил. Сейчас подниму глаза и увижу то, что роскошней и краше всех моих прошлых несметных сокровищ. Звезды».

Якш немного помедлил, наслаждаясь предвкушением, смакуя торжественность момента. И опоздал. Ему так и не Удалось посмотреть этой ночью на звезды. Это они вдоволь нагляделись на него. А он…

– Ты… вот что… ты – идем со мной! – раздался вдруг незнакомый голос.

– Я – идем с тобой? – опешил Якш.

– Надо очень… совсем больна девочка… боюсь – не довезем… – проговорил высокий даже по людским меркам странный незнакомец в черных, сливающихся с ночью одеждах.

– Так тебе лекаря надо! – сообразил Якш.

«Эх, „безбородого безумца“ бы сюда!» – тут же подумалось ему.

– К нему и едем, – пояснил незнакомец. – Помоги, добрый человек, пропадет ведь!

Якш вздрогнул, на миг ему почудилось, что странный незнакомец прочел его мысли. Потом сообразил, что фраза «к нему и едем», относилась не к «безбородому безумцу», о котором он лишь подумал, а к лекарю, о котором он сказал вслух.

– Чем же я-то могу помочь? – растерянно спросил Якш. – Я ж не лекарь и…

– Нам бы ее только через ночь перевезти, – не совсем понятно объяснил незнакомец. – А днем лекарь ее полечит, и не умрет девочка.

Неподалеку за спиной незнакомца Якш разглядел смутные очертания небольшой тележки.

На миг Якшу стало плохо от нахлынувшей на него тьмы, потом тьма распахнулась, и он увидел, не въяве, но в мыслях своих, как еще один гном, яростный и безбородый, мчится сквозь ночь, безжалостно нахлестывая коня, мчится страшным неостановимым усилием, влекомый своим врачебным долгом, что, быть может, превыше всего в этом мире, где даже сумасшедшим карликам дано право, ложась спать, укрываться невиданным сокровищем звездного неба!

И снова Якш на него не посмотрел. Вместо этого он спросил:

– А что делать-то?

– Конь у нас утек… сбежал то есть… А я не могу тележку тащить. Играть мне надо. Пока играю – живет.

Незнакомец оказался бардом. Из-под длинного черного плаща он извлек редкий эльфийский инструмент – скрипку.

Даже самому себе Якш не смог бы объяснить, почему он так сразу этому самому барду поверил. Странным было все. И невесть откуда взявшиеся посреди ночи девочка, и скрипач, и сбежавший – интересно, а почему? – конь, а уж про то, что скрипка может удерживать смерть, не пускать ее к больному, – про такое он и вовсе не слыхивал. Якш не стал задаваться этими вопросами. Он просто поверил, и все. А поверив, испугался:

– Но ты же сейчас не играешь! – воскликнул он.

– Потому что время стоит, – глухо пояснил бард. – Но я не могу его долго упрашивать. Проклятая песчинка вот-вот упадет, а…

Бард не договорил, но Якш и без того все понял: