В храм вошла рыжеволосая девочка лет пятнадцати, в черном платье. В руках она несла большую охапку нарциссов. Высокая, костлявая и нескладная, она, впрочем, обещала превратиться в настоящую красавицу.

– Вам нужны эти цветы, миссис Венаблз? Джонсон хотел принести аронник, но ветер такой сильный, что цветы могут сломаться, так что он решил привезти их в церковь на машине.

– Как это любезно, дорогая Хилари! Да, конечно, мне пригодятся любые белые цветы. Твои – прекрасны! А какой аромат! Просто чудо. Мне хотелось бы поставить несколько букетов на могилы аббата Томаса и Гауди. Однако в этом году я не стану… – Да, лицо миссис Венаблз приобрело весьма решительное выражение. – Я не стану украшать пучками зелени кафедру и купель. Это можно сделать на Рождество и праздник урожая, а во время Пасхи совершенно неуместно, так что теперь, когда старая мисс Мэллоу умерла, бедняжка, нет нужды поддерживать данную традицию.

– Терпеть не могу праздник урожая. Как можно закрывать такую красоту снопами пшеницы и ржи, кабачками и прочими овощами?

– Это нравится жителям деревни. Как говорит Теодор, это их праздник. Я считаю неправильным, что люди ценят этот праздник превыше церковных, но ничего не поделаешь. Когда мы сюда приехали, дела обстояли гораздо хуже. Это было еще до твоего рождения. Люди гвоздями прибивали к колоннам венки из зелени. Просто ужасно. Они совершенно не думали о последствиях. А на Рождество украшали церковь полотнами алой ткани с написанными на ней текстами. Отвратительно. В ризнице мы обнаружили целые рулоны этой ткани, в которых во множестве завелись моль и мыши. Мистер Венаблз решительно положил этому конец.

– Наверное, многие отреклись от англиканской церкви и перешли в другую веру?

– Нет, дорогая, только две семьи. Впоследствии одна из них вернулась в лоно нашей церкви. Ты их знаешь – это Уоллесы. У них возникли какие-то разногласия с католическим священником по поводу обеда в честь Страстной пятницы. Я уже не помню, в чем именно там было дело. Миссис Уоллес – весьма своеобразная женщина. Очень легко обижается. Но как бы то ни было… – миссис Венаблз постучала по дереву, – …мы неплохо поладили с ней во время работы в «Женском институте». Не могла бы ты немного отойти и посмотреть, симметрично ли я расположила букеты?

– Можно добавить нарциссов на южную часть клироса, миссис Венаблз.

– Сюда? Спасибо, дорогая. Так лучше? Ну, думаю, этого хватит. Ох, мои старые косточки! Зато теперь не хуже, чем у других. А вот и Хинкинс с аспидистрами. Люди могут говорить про эти цветы все что угодно, но все равно их выращивают и добавляют в букеты. Правильно, Хинкинс. Шесть на эту могилу и шесть – на противоположную. Вы принесли большие кувшины? В них можно поставить нарциссы, а аспидистры немного замаскируют их непривлекательные бока. Еще можно взять немного плюща. Хинкинс, будьте так любезны, наполните мою лейку водой. Как себя чувствует твой папа, Хилари? Надеюсь, лучше?

– Боюсь, ему ничуть не лучше, миссис Венаблз. Доктор Бейнз боится, что он не справится с болезнью. Бедный мой отец!

– О, моя дорогая! Мне ужасно жаль. Тяжелые у тебя времена. Потрясение от столь неожиданного ухода твоей матери оказалось слишком сильным.

Девочка кивнула.

– Будем надеяться и молиться. Возможно, все не так уж плохо, как считает доктор. Он на все смотрит слишком пессимистично. Полагаю, именно поэтому доктор довольствуется практикой в сельской местности. А ведь он умный человек. Почему вы не хотите выслушать еще одно мнение?

– Мы как раз собираемся это сделать. Во вторник к нам приедет некий Хорделл. Доктор Бейнз пытался вызвать его сегодня, но тот уехал на Пасху.