Ты подошла ближе, прижимая к груди стопку книг. Ты так и не набрала свой вес после болезни, и твои щеки остались бледными и впалыми.

– Ты о чем?

Ты показала на рисунки.

– Я пытаюсь подобрать рамки… – начал я.

– Нет, – перебила ты. – Я имею в виду, с вашими руками. Что произошло?

Я понял, но не хотел отвечать. Но ты настаивала.

– Вы сказали, была авария… И вы больше не могли играть на рояле…

– Играть я могу, – ответил я и добавил: – Но только немного…

Ты молча глядела на меня, ожидая объяснений.

Я отложил рисунки.

– Я получил работу в хоре… Прекрасная детская группа… Ангельские голоса и всякое такое… Это не было… – Я рассмеялся. – Мы в основном исполняли гимны, но за это хорошо платили, и я мог оплачивать свои занятия музыкой…

Ты не отрывала от меня глаз. Я не знал, куда смотреть – на тебя или на свои руки. Я отвернулся к окну, в которое падали лучи позднеполуденного солнца, оставляя на полу яркие пятна.

– Мы ехали на концерт в соседний город… Все мы, весь хор, на автобусе… Шел дождь… Наверное, я задремал… Я помню, что проснулся от толчка… Жуткий скрежет… Автобус смяло, как консервную банку… Сиденье перед нами внезапно прижало нас. Если бы я не… не сунул руки между мальчиком, который сидел возле меня, и металлической ручкой, я думаю, его раздавило бы…

– Вы спасли ему жизнь?

– Ну, наверное… Я хочу думать, что да… Но я не знаю.

– И вам переломало кости?

Я кивнул. Некоторым образом я был тебе признателен за стоическое отсутствие эмоций. Большинство взрослых на твоем месте уже начали бы изливать потоки сочувствия, а я никогда не знал, как отвечать на их «Мне так жаль… Так жаль… Это ужасно… Какая трагедия…». Обычно я ограничивался кратким «Спасибо» и погружался в молчание.

– Да, в нескольких местах. – Я поднял левую руку. – Сквозь нее проходит стальной стержень.

– И вы пищите в металлоискателе аэропорта?

Я засмеялся, ты засмеялась, и комната внезапно наполнилась светом.

– Болит?

– Иногда.

И тут ты задала мне вопрос, которого раньше не задавал никто.

– Если бы вы снова оказались в этом автобусе, вы бы стали делать это снова? То, что сделали?

Я ответил не сразу.

– Я бы хотел сказать «да»… Но, честно говоря, я не уверен.

Ты не казалась разочарованной. Ты просто кивнула, словно это был деловой разговор. Я тоже в свою очередь хотел задать тебе несколько вопросов, о тебе, о твоих домашних. Но все это выглядело так, будто тебе на руку присела птичка, клюющая крошки с ладони. Не время делать резкие движения, издавать звуки и пугать ее.

Выходя из класса, ты обернулась.

– Знаете, – сказала ты. – Думаю, вы бы стали.

Скоро наступал конец семестра, и мы начали оформлять выставочный зал. Ты так ничего и не представила. Я был слегка разочарован, но не сильно удивлен. Я даже не мог использовать фразу, которую применял к другим детям: «Как, разве ты не хочешь, чтобы твои родители гордились, увидев твою работу?» Я не был уверен, что твои вообще придут. И не хотел напрягать тебя, говоря: «Бабушка с дедушкой». Не знаю почему, но я чувствовал, что в твоей семье сложная ситуация. Ну, или я так к ней относился.

Когда работы расставлялись, ты слонялась вокруг.

Думая, что ты этого ожидаешь, я не стал спрашивать, где твоя работа. Я спросил, что ты об этом думаешь.

– О чем?

– Обо всем этом… – Я обвел рукой зал, наполненный картинами, рисунками, скульптурами.

– Я хочу посмотреть, как будет, когда все закончат.

И больше мне не удалось извлечь из тебя ни слова. Но я видел, что ты внимательно наблюдаешь, как все расставляется по местам. Тогда у меня даже не было времени спросить, зачем и почему. Это было первое большое событие для меня, оно должно было стать впечатляющим и иметь значение… Ну, какое-то.