– Я задержу его, кто бы это ни был, – заверил он. – Такой момент нельзя повторить!

Лайма попыталась остановить услужливого директора, но из ее горла вырвался лишь невразумительный хрип, который Агашкин немедленно попытался истолковать в свою пользу.

– Это значит – «да»? – с агрессивной надеждой в голосе уточнил он.

Поскольку голова его так и стояла на столешнице, нижняя челюсть несколько раз клацнула о лакированную поверхность.

– Боже мой, – просипела Лайма, продолжая обмахиваться рукой. – Мне нечем дышать…

– Я тоже взволнован, – признался Агашкин, вскакивая на ноги. – Только, Лайма, ты должна сказать «да» более определенно. Я мечтаю услышать громкий и внятный ответ. Так – да? Лайма, скажи – да?

В этот момент в дверь всунулся Шепотков и крикнул:

– Тут ваш, значит, Лайма, друг пришел. – Подумал и добавил: – Еще один. Впустить?

– Да! – воскликнула Лайма.

– Какое счастье! – завопил Агашкин и тут же принялся скакать по кабинету в припадке буйной радости. – Я могу назначить день свадьбы?

– Пожалуйста, поскорее! – попросила Лайма, вытирая пот со лба.

Обращалась она, естественно, к Шепоткову. Если она правильно поняла, приехал Болотов. Но как не вовремя! Почему он примчался в такую рань? Что ему тут надо? Никогда прежде он не являлся к ней на работу, а если заезжал, то всегда ждал ее снаружи, в машине. Потому-то директор центра даже не знает его в лицо.

В ней поднялась тяжелая волна раздражения против Алексея. Он не имеет права вмешиваться в ее жизнь! Она же не ездит к нему на фирму и даже никогда не звонит – только в самом крайнем случае. Лайма попыталась вспомнить, когда в последний раз произошел такой случай – и не смогла. То есть она вообще не звонила ему среди дня. Не дергала по пустякам, не отвлекала от важных клиентов. А он! Он почему-то посчитал возможным приехать без предупреждения и подняться прямо сюда. С какой стати?

Болотов вошел в кабинет такой гневный, что у Лаймы при взгляде на него еще сильнее испортилось настроение. Она ненавидела его гневного. В таком состоянии он был не способен вести конструктивный диалог, а только брюзжал и зудел. Вероятно, Шепотков сказал ему, почему нужно подождать за дверью, и он рассвирепел. Отлично. Просто здорово. Сейчас явится связной, а у нее тут скандал с двумя претендентами на руку и сердце.

– Что здесь происходит? – воскликнул Болотов, и сразу же стало ясно, что одним брюзжанием дело не ограничится. – Что вы тут делаете? Кто это такой?

– Это наш директор, – ответила Лайма, хотя Болотов, конечно, имел в виду не коротенького и пожилого Николая Ефимовича, а молодого и здорового Агашкина.

Агашкин отлично знал, что у Лаймы с Болотовым роман, но всегда делал вид, что не придает ему значения и рассчитывает просто переждать эту ее блажь, как бурную, но короткую летнюю грозу. Болотов, в свою очередь, тоже знал о существовании Агашкина, но никогда его не видел. Можно сказать, что Лайма его прятала. Прежде Болотов верил, что тот не заслуживает внимания. Но теперь…

– Здрасьте, – пробормотал Шепотков, раз уж его представили. – Я директор, но центр временно закрывается. Вернее, переезжает. Но пока неизвестно куда.

– Отлично, – пробормотал Болотов, по-прежнему не сводя глаз с Агашкина. И повторил, обращаясь непосредственно к нему: – Так кто вы такой?

– Агашкин я, Роберт. Мы с Лаймой решили пожениться!

Его прозрачные уши из розовых стали малиновыми и теперь удивительно смахивали на кружочки малинового желе, которое Лайма подавала по воскресеньям к завтраку со взбитыми сливками.

– Удивительно, – ядовитым, не подходящим ему тоном откликнулся Болотов. – Мы с ней решили то же самое.