однажды она заговорила о том, что хорошо бы ей позвонить с городской почты, так после этого Нзинга на несколько дней впала в депрессию

дескать, это знак того, что Доминик ее отвергла

на этой теме был поставлен крест.

До приезда в «Луну-Призрак» Доминик наивно думала о домостроительстве в романтических терминах, представляя себе, как ее всеми обожаемое долговязое стройное тело станет еще более гармоничным, гибким и сильным, что задумано самой природой, как она будет трудиться на воздухе, получая удовольствие от физических нагрузок и дружеской атмосферы, как будет покрываться потом и пылью и мечтать о душе в конце дня и о здоровом ужине

труд будет простым, активным и жизнеутверждающим

на деле все оказалось несколько иначе

никогда не поднимавшая груза тяжелее, чем театральный реквизит, она только сейчас поняла, насколько изнурителен восьмичасовой ручной труд, все мышцы ныли, восстановиться не успевала, гладкие изящные руки покрывались волдырями, царапинами и мозолями, несмотря на рабочие перчатки, а каска не защищала лицо от палящего солнца

она представила себе свое будущее: без пяти минут инвалид, вся в мозолях, с морщинистым лицом, как у старого рыбака

Доминик решила, что не годится для такой работы, в отличие от ее товарок, включая Нзингу, похожих на каменные утесы

вот бой-бабы, не то что она, и даже если она раньше себе такой казалась (хотя старалась избегать категоризации), теперь-то ясно, что британские бой-бабы американским не чета

рядом с ними она чувствовала себя такой женственной

в начале второй трудовой недели она отказалась утром вставать, сославшись на перелом позвоночника, да, у меня, похоже, перелом позвоночника, повторяла она страдальческим, скорбным голосом, со слезами на глазах, пока Нзинга не пообещала ей более легкую работу – я же должна приглядывать за своей маленькой девочкой, правда?

с этого дня Доминик выполняла всякую ерунду: вколотить гвоздь, приклеить изоляцию к деревянной панели, покрасить, задекорировать, ну и подать кофе и бутерброды несколько раз в день

Нзинга сама прибирала в доме, чтобы не осталось ни одной соринки

Доминик не возражала, поскольку ее собственная идея домашней уборки ограничивалась тем, чтобы помахать метелкой для пыли

Нзинга также сама готовила, ибо только она понимала правильные пропорции питательного баланса для поддержания идеального здоровья, и Доминик в принципе не имела ничего против, вот только подруга делала все без соли, на которую наложен был запрет, и без специй, которые, по ее мнению, способствовали излишнему возбуждению желудка и эмоций

прием пищи превратился в настоящее испытание, и при этом надо было еще изображать удовольствие

Нзинга также стирала вручную ее одежку – я твоя рабыня, говорила она, то ли в шутку, то ли всерьез, несмотря на протесты Доминик, которая желала сама отстирывать свои трусики, особенно в пятнах менструальной крови

Доминик уже жалела о том, что позволила подруге все делать в одиночку и принимать решения за нее

ей хотелось самой прибирать в доме, готовить, стирать, заниматься тем, что требует интеллектуальных затрат

ее жизнь стала бесцельной, если не считать необходимость безоговорочно любить Нзингу и все больше подчиняться ей

самые простые вещи вызывали осложнения

разве она виновата в том, что мужчины в городе на нее глазеют, когда она появляется в шортах (до колен) и мешковатой футболке (без рукавов)?

то есть ей следует прикрыться, а не выходить «провокативно одетой», в чем ее обвиняет Нзинга?

почему она должна чуть не бриться наголо (притом что у нее густые волнистые волосы, смесь афро и индо)? Нзинга лично обстригает ее парикмахерскими ножницами, которые специально купила для этой цели