Тонкая загорелая рука крепко сжала руку Динни.

– Где отец? – продолжала леди Монт.

– Папа уехал на какую-то духовную конференцию. Я просилась с ним, но он меня не взял.

– Значит, бегает в Лондоне по театрам.

Динни заметила, как у девушки сверкнули глаза, но потом, вспомнив, что перед ней леди Монт, она улыбнулась. Молодой человек засмеялся.

– Значит, вы оба придете? В восемь пятнадцать. Динни, нам пора обедать. Парад! – бросила леди Монт из-под полей своей шляпы и спустилась с крыльца.

– У нас гости, – пояснила Динни молодому человеку, удивленно поднявшему брови. – Она хочет сказать, что надо надеть фрачную пару и белый галстук.

– А! Вот оно что! Парадная форма одежды, Джин.

Брат и сестра стояли на крыльце, держась за руки.

«Хороши, ничего не скажешь!» – подумала Динни.

– Ну, как? – спросила тетя, когда они снова вышли на поросшую травой аллею.

– Да, тигренок был тут как тут. По-моему, она красивая. Но я бы ее держала на привязи.

– А вот и Босуэл-Джонсон! – воскликнула леди Монт, словно это было одно лицо. – Боже мой! Значит, уже третий час!

После обеда, к которому Динни и леди Монт, конечно, опоздали, Адриан и четыре дамы помоложе вооружились складными стульчиками, которые не понадобились охотникам, и направились по тропинке туда, где был назначен главный гон. Адриан шагал рядом с Дианой и Сесили Маскем, а Динни и Флер шли впереди. Флер была замужем за двоюродным братом Динни, но они не виделись целый год, да и вообще мало знали друг друга. Динни разглядывала красивую, изящно посаженную голову Флер, которую так расхваливала тетка. Хорошенькое личико под маленькой шляпкой казалось немножко злым, но неглупым и весьма деловитым. Костюм так превосходно сидел на стройной фигуре, словно его обладательница была американка.

Динни почувствовала, что у этой холодной женщины она сможет почерпнуть немалую толику здравого смысла.

– Я была в полиции, когда там читали ваш отзыв, – сказала она.

– А! Я написала то, что просил Хилери. На самом деле я об этих девицах ровно ничего не знаю. Близко они нас к себе не подпускают. Есть, конечно, люди, которые умеют влезть в душу. Я не умею, да и не хочу, А с сельскими девушками там, где вы живете, легче найти общий язык?

– Соседи так давно связаны с нашей семьей, что мы знаем о них больше, чем они сами.

Флер с любопытством ее разглядывала.

– Да, вы, наверно, умеете к ним подойти. С вас бы портреты предков писать, не знаю только, какому художнику. Нам пора начать работать в манере ранних итальянцев. У прерафаэлитов это так и не вышло, в их картинах не было ни музыкальности, ни юмора. А чтобы написать ваш портрет, нужно и то и другое.

– Скажите, – смущенно спросила Динни, – Майкл был в палате, когда внесли запрос о Хьюберте?

– Да, он пришел домой очень злой.

– Отлично!

– Он хотел вернуться к этому делу, но запрос внесли за два дня до роспуска парламента. Да и какое значение сейчас имеет парламент? В наши дни никто с ним не считается.

– К сожалению, отец очень с ним считается.

– Да, он ведь человек прошлого поколения. Единственное, чем парламент еще может пронять публику, – это бюджет. И не удивительно, все упирается в деньги.

– Вы это и Майклу говорите?

– А зачем? Кто же не знает, что парламент превратился просто в налоговую машину?

– Но он все-таки издает законы?

– Да, дорогая, но задним числом; он подтверждает то, что уже вошло в практику или по крайней мере в сознание общества. Инициативы он никогда не проявляет. Как можно? Это было бы не демократично! Если вы мне не верите, посмотрите, во что превратилась страна. А парламенту и горя мало.