– А где наша собака будет жить? – интересовалась коварная Варька.

– Ну, если хозяин не найдется, так в будке будет жить.

– А будки-то и нет! Сашка придет – я попрошу сколотить конуру. Я там доски видела под крольчатником.

Девочка побежала к пустому крольчатнику (бригада кроликов, обитавшая здесь, однажды в одночасье подохла от неизвестного вируса) и, поднатужившись, вытащила из-под разного древесного хлама две длинные доски (распугав при этом кур в загородке). И пилу приготовила, и рубанок, и молоток, и гвозди, и кусок рубероида для крыши. Оставалось только дождаться Сашку – летом он приезжал с работы рано, гораздо раньше отца.

Варька успела перекусить дома, но бабушка, не слушая возражений, принялась собирать на стол – тут же, во дворе. С виноградной троеперстой листвы перескакивали на голые руки людей больно кусавшиеся мошки с белыми хвостами веером – насекомые, похожие на дикобразов. Один такой мушиный дикобраз прыгнул на нос собаке, скосившей изумленные глаза на виноградного жителя, а тот, прогулявшись до настороженного левого уха, кажется, в ухе и пропал…

По дороге с танковым гулом и грохотом, едва вмещаясь в дорожный проем между ограждениями, проехала машина-бетономешалка; сквозь сетчатый забор и в прорези ворот полетели клубы цементной пыли.

– Фу! – воскликнула Варька.

А собака взвыла – и помчалась в дом, открыв дверь лапой. Бабушка, не одобрившая этого, выманила ее наружу только ливерной колбасой. Вереда в отчаянии смотрела сверху, как пес, или кто он там есть, в мгновение ока расправился с ее обедом.

– Вот тебе и «фу», – ворчала бабушка, застывшая с кастрюлькой на пороге. – Придется в дом идти. А то вместо соли-то цементом голубцы запорошит, я голубцы сделала из молодых виноградных листьев и белый соус к ним: в кефир, разбавленный водичкой, кладешь чеснок давленый да кинзу…

– Знаю, знаю, бабушка…

Обедали в доме у закрытого окошка; время от времени, когда вновь проезжали грузовики, в железных желудках которых булькал бетон, стекла в окнах жалостно дребезжали, двери сами собой распахивались, а стены дрожмя дрожали: казалось, начинается землетрясение.

Когда очередное домотрясение закончилось, бабушка принялась перечислять, что съел Сашка на завтрак:

– Ой, плохо поел он чего-то сегодня, Варенька! Яйца вкрутую сварила – не стал есть, отказался. А ведь свои яички-то, не покупные, свеженькие, утром от несушки вынула. Я спагетти еще отварила да котлет налепила с вечера, с собой дала, в баночку литровую все сложила и крышкой закрыла капроновой, еще яблок насовала потихоньку в рюкзак – белый налив поспел: он-то не любит, так мужики поедят на плантации.

Основной темой бабушкиных разговоров была еда: что она приготовила, что из продуктов купила и за сколько да кто что съел. Варька кивала со знанием дела, потом, хитро улыбаясь, спросила:

– А папа хорошо сегодня поел?

– Папа-то? – приняла все за чистую монету бабушка. – Папа – хорошо. И яйца съел, которые Сашка есть не стал; я их порезала пополам, желток-то вынула, покрошила да перемешала с чесночком и майонезом, этим нафаршировала половинки – улетели яички за милую душу! Да и пару котлет с макаронами уплел твой папа. Ничего, голодный не остался. Компот еще сварила: смородина поспела, тутовник и алыча, так я всё собрала – алычу Сашка вчера снял, ведро целое, варенье надо варить, – белого налива порезала, такой вкусный компот получился! Да я тебе сейчас налью, Варенька!

– Да я сама налью – что у меня, рук, что ли, нет?! – Варька подскочила к холодильнику, вытащила громадную кастрюлю с ароматным розовым варевом и налила по стакану: и себе, и бабушке.