Аркаша Чичкун, ожидая корреспондента с оператором, слушал в «газели» радио; когда они расселись по местам, он завел машину и включил звук погромче:

– По словам Кирсана Илюмжинова, при личной встрече Каддафи предъявил ему документ о разоружении, подписанный руководством Ливии в две тысячи третьем году. Тогда высвободившиеся от сворачивания ядерных программ деньги перенаправили на социальные программы, однако в данный момент неформальный глава страны об этом жалеет. «Я все приостановил, а меня сейчас бомбят. Какой пример НАТО показывает Северной Корее, Исламской Республике Иран и другим странам? То есть право существует только у того, у кого есть оружие», – привел шахматист слова Каддафи.

Юра Брагинец, потрясая «Розой мира», произнес:

– Ой, сколько же гавваха выделяется в Ливии, мужики! Небось сам Гагтунгр сейчас там – людскими страданиями подпитывается.

Хорошо, Аркаша Чичкун не расслышал того, что говорил оператор. Он уже переключился на радио «Шансон» и слушал Елену Ваенгу, интересуясь, как Кулаков относится к певице. Кулаков что-то отвечал, Чичкун дивился:

– А по мне, так она в самый раз! Ты ж вроде интеллигентный человек, Володя, почему ж она тебе не нравится?!

А Кулаков, отрекаясь от матери, первой в их роду получившей высшее образование, и от себя вчерашнего, прокричал водителю:

– Нет, я – не интеллигентный человек, Чичкун! И интеллигенция – это не мозг нации, а ее говно, как сказал Ленин великому пролетарскому писателю. Правда, отсюда не следует, что интеллигенцию надо гнобить. Напротив, не трожь, пока не воняет… У меня, Аркаша, бабушки – крестьянки и деды – крестьяне. Они, ежели что, за топоры хватались да за вилы. Нет, я не интеллигент, Чичкун. Уволь уж… – и, вспомнив, что уже уволен, принялся беззвучно хохотать, сотрясаясь всем телом, вызвав недоумение оператора; впрочем, скоро Кулаков успокоился, и Брагинец вновь углубился в книгу.

– Мама, я к бабушке поеду… – сообщила Варька, немного придя в себя.

Она долго стояла у трельяжа, разделяя челку на пряди, как у Мета, и смазывая их гелем, а то на ветру разлетятся – и вся работа насмарку. Если бы еще волосы у нее были короткие; везет же Катьке! Тайком она подреза́ла волосы по всей длине по сантиметрику, чтоб было не так заметно, и все равно грива ореховых, цвета спелого фундука, волос болталась до середины спины. Ну зачем ей такие волосы – скажите пожалуйста! Столько с ними возни! Косы надоели, хвост тоже, распускать волосы летом – жарко; несколько раз Варька просила сделать стрижку, и всякий раз просьбы оканчивались ничем: в этом вопросе все родные, включая брата, были не на ее стороне. Ну, ничего – через три годочка ей исполнится четырнадцать, она получит паспорт, и тогда никто ее не остановит! Сугои![6]

– К бабушке?!

Анна все еще собиралась отправиться на море часика в четыре, чтоб не сгореть, одной ей идти вот как не хотелось; но Наталья работала, оставалась Варька…

– Ну да. Я же вчера тебе говорила… Бабушка звонила, я давно у них не была.

– Хорошо, иди, – убитым голосом отозвалась Анна: на сегодня хватит скандалов. Придется тащиться на море одной… Не сидеть же в отпуске дома! В прежние годы в июне Кулаков водил ее на фестивальные кинопросмотры, а тепе-ерь… Хоть бы Варьку разок сводил на хороший фильм – да где они нынче, хорошие-то фильмы, если уж мультики… Ой, не вспоминать, не вспоминать!

– Я с ночевкой, ладно?

– Да уж ладно, что по пробкам-то таскаться туда да сюда… И кепку, кепку обязательно надень!

– Хорошо!

– Да не забудь: завтра на практику!