– Думаю, вы располагаете исчерпывающим списком тех, кто находился в этот день на острове… И вы также знаете, чем каждый из них занимался в это время.

– Ты прав. Ну что, двинемся дальше?

Они остановились у перекрестка, на холме перед усадьбой Вангеров, и Хенрик указал на старую рыбачью гавань.

– Фактически вся земля на острове принадлежит семье Вангеров – вернее, мне, – за исключением хозяйства Эстергорд и нескольких домов в селении. Сараи в рыбачьей гавани относятся к частному сектору, но их используют в качестве летних домиков, а на зиму там почти никто не остается. За исключением самого дальнего дома, – видишь, там из трубы валит дым.

Уже успевший промерзнуть до костей, Микаэль молча кивнул.

– Эту убогую хижину обдувают все ветра, но в ней живут круглый год – а именно Эушен Норман, которому уже семьдесят семь лет, и он считается художником. По-моему, его картины – сплошной китч, хотя он и слывет довольно известным пейзажистом. Такие чудаки, как он, обязательно имеются в каждом селении.

Хенрик Вангер вел Микаэля вдоль дороги в сторону мыса, показывая ему дом за домом. Селение состояло всего из десяти домов – шести на западной стороне дороги и четырех на восточной. Первым и самым ближним к гостевому домику Микаэля и усадьбе Хенрика располагался дом его брата, Харальда. Это четырехугольное двухэтажное каменное здание на первый взгляд казалось необитаемым: занавески на окнах были задернуты, а нерасчищенную тропинку к крыльцу покрывал полуметровый слой снега. Но приглядевшись повнимательнее, можно было заметить чьи-то следы – кто-то явно ходил по снегу между дорогой и входной дверью.

– Харальд у нас отшельник. Мы с ним никогда не могли прийти к согласию. И по поводу концерна всегда ссорились – он ведь совладелец, и вообще практически не разговаривали последние лет шестьдесят. Он старше меня – ему аж девяносто один, и он единственный из пяти моих братьев, оставшийся в живых. Попозже я расскажу тебе о нем более детально. Харальд выучился на врача и работал в основном в Уппсале. Он переехал обратно в Хедебю, когда ему исполнилось семьдесят лет.

– Я понимаю, вы друг друга не слишком-то жалуете, хоть и обитаете по соседству.

– Я его просто терпеть не могу и предпочел бы, чтобы он оставался в Уппсале, но тем не менее он – владелец этого дома… Что, я рассуждаю как отъявленный негодяй?

– Вы рассуждаете как человек, который не любит своего брата.

– Первые двадцать пять или тридцать лет своей жизни я оправдывал и прощал таких, как Харальд, – ведь все же мы родная кровь. Но с годами я совершил открытие, что родство еще не есть гарантия любви и что у меня нет никаких поводов отвечать за Харальда и его судьбу.

Следующий дом принадлежал Изабелле, матери Харриет Вангер.

– Ей в этом году стукнет семьдесят пять, но она по-прежнему элегантна. И крайне самоуверенна и тщеславна. Кстати, она – единственная из жителей села, кто общается с Харальдом и даже иногда навещает его, хотя их мало что связывает.

– А какие у нее были отношения с Харриет?

– Отличный вопрос, молодец. Мы обязаны включить в круг подозреваемых и женщин. Я уже говорил, что она часто бросала девочку на произвол судьбы. Конечно, я не знаю точно, но думаю, что у нее были благие намерения – и при этом полностью атрофировано чувство ответственности. Они были не слишком близки с Харриет, но и врагами никогда не были. Изабелла может быть грубоватой, а иногда вообще становится сама не своя… Ты поймешь, что я имею в виду, когда встретишься с ней.

По соседству с Изабеллой обитала Сесилия Вангер, дочь Харальда Вангера.