Наши взгляды встретились, и она улыбнулась.

– В чем я не уверена, так это в том, что нам с этим делать.

Я сунула руки как можно глубже в карманы пальто – не столько из-за холода, сколько потому, чтобы сжать их в кулаки.

– Никаких «нам». Я сейчас пойду и узнаю, надо ли платить за то, чтобы его поставили на место, или у них есть страховка для такого рода случаев.

Я сделала шаг, чтобы пройти мимо нее, но она коснулась мой руки.

– Мелли, это очень серьезно. Думаю, это как-то связано с моим сном, и если это так, то ты даже в большей опасности, чем я думала.

– Тогда я справлюсь с этим. Одна. Как и тридцать три года назад.

Я высвободила руку и перешагнула через желтую ленту.

– Ты помнишь день, когда умерла твоя бабушка?

Я остановилась; давнее воспоминание давило на мой мозг, словно шрам, который еще не зарубцевался и о котором невозможно забыть.

– Да, – ответила я.

– Она упала с лестницы.

Я медленно повернулась. По лицу матери промелькнуло облегчение. Она явно не ожидала, что я останусь, чтобы ее выслушать.

– Твоя бабушка была еще жива, когда я нашла ее у подножия лестницы, – продолжила она.

– В отчете полиции говорилось другое. Она споткнулась на высоких каблуках и упала. Она умерла мгновенно.

Я узнала об этом лишь благодаря извращенному любопытству, которое однажды заставило меня покопаться в бумагах моего отца, когда тот был в очередном запое. Охваченная детской яростью, я надеялась отыскать причину, почему мать бросила меня. Ведь это наверняка должно быть где-то как-то задокументировано. Как будто, увидев написанные черным по белому слова, я смогла бы найти способ защитить себя. Но все, что я нашла, – это свидетельство о разводе моих родителей, в котором была указана причина – неустранимые разногласия, и копию полицейского отчета о внезапной смерти моей бабушки.

Мать недоуменно выгнула изящную бровь, но не спросила меня, откуда мне это известно. Я как будто вновь стала маленькой девочкой, а она знает обо мне все, что можно знать, что всегда мешало мне свыкнуться с мыслью, что ее рядом со мной больше нет. Как если бы всего того, что она знала обо мне, было недостаточно, чтобы ей остаться.

Она опустила голову. Было видно, что она борется с собой.

– Я до самого последнего мгновения держала ее голову на моих коленях. И слышала ее последние слова.

Мои губы онемели от холода и чего-то такого, что мне было страшно озвучить.

– Что она сказала?

Мать встретилась со мной взглядом:

– «Мы не такие, какими кажемся».

Я вздрогнула, чувствуя, как старые воспоминания вновь рвутся наружу.

– Что это значит?

Порыв ветра заглушил мой голос, но я вновь поняла: моей матери не нужно слышать меня, чтобы понять, что я говорю.

Она посмотрела мимо меня на опрокинутое надгробие.

– Я не знаю. Но в том доме что-то есть. Некое зло. Оно обитало там с тех пор, как я родилась.

Я сглотнула комок.

– И поэтому ты продала дом?

Она кивнула, собираясь встретиться со мной взглядом.

– Тогда почему ты хочешь выкупить его обратно? Если в нем все еще обитает зло, почему?

Она ответила не сразу, правда, на этот раз глядя мне прямо в лицо.

– Потому что это наш дом, Мелли. Потому что он принадлежал нашей семье более двухсот лет. – Она помолчала, а затем заговорила снова: – И теперь я сильнее. Теперь я могу с этим справиться.

Сказав это, она крепко сжала губы, словно боялась, что с них слетят неосторожные слова, и я сразу поняла, что она что-то скрывает. Дети всегда замечают мельчайшие нюансы в выражении лица матери, даже спустя годы после того, как они, возможно, захотели ее забыть.