– Ваше императорское величество, там, где действует графиня Ливен, помощники не нужны. Не испорчу ли я её планы?

– Долли уезжает на конгресс в Вену, там она будет нужнее, – отрезала Мария Фёдоровна. – Да к тому же она уже всё сделала – смогла внушить принцессе Уэльской антипатию к жениху, а потом научила, какие требования включить в брачный контракт, чтобы его подписание стало невозможным. Если Долли вновь станет крутиться вокруг Шарлотты, принц-регент решит, что мы всё это подстроили нарочно, чтобы переманить жениха в Россию. Теперь следует действовать тонко. Я хочу знать, так ли разрушительны свойства характера принцессы Уэльской, чтобы их невозможно было обуздать? Способна ли она стать женой, а самое главное, матерью? Нет ли в ней зерна безумия, овладевшего её дедом? Слишком много вопросов, но на кону стоит поистине историческая возможность для моей семьи: посадить родных братьев на английский и российский трон, а значит, перекроить карту Европы и навсегда изменить её политику.

Мария Фёдоровна возбужденно расхаживала по будуару, глаза её сияли, она даже порозовела. Не было сомнений, что открывшаяся перспектива полностью захватила императрицу. Это могло бы стать её триумфом, тогда и история с замужеством великой княжны Анны приобрела бы благородный оттенок. Забрали менее знатного жениха, чтобы предложить британской наследнице Николая Павловича. Великий князь был очень хорош собой, и Орлова не сомневалась, что английская принцесса падёт под напором его обаяния.

Дело и впрямь оказалось эпохальным. Агата Андреевна покорилась воле императрицы и на следующий же день выехала в Лондон. Сегодня она надеялась впервые увидеть принцессу Уэльскую, вот только от впечатления, что сидит на пороховой бочке и держит в руке зажжённый фитиль, фрейлина избавиться так и не смогла. Впрочем, был шанс хотя бы подсластить себе пилюлю – развеяться и получить удовольствие от оперы.

«Танкреда» – последнее творение молодого композитора Россини, по которому в последний сезон сходила с ума вся Европа, давали на итальянском. По большому счету, Агате Андреевне было всё равно: она не знала ни английского, ни итальянского, но последний язык казался ей намного мелодичнее. Впрочем, если вслушаться, и английский тоже был неплох. Орлова уже привыкла к его интонациям. Ей так нравилось это ощущение непонимания. Словно бы одиночество в толпе. Ты никого не понимаешь, но ведь и все вокруг не понимают тебя, а значит, нет ни правил, ни запретов, и ты, по большому счёту, свободна.

За столь философскими размышлениями Агата Андреевна добралась до Ковент-Гарден и, пока публики было не слишком много, поспешила занять своё место в ложе бельэтажа. Её кресло, как и планировалось, оказалось в первом ряду, именно на том расстоянии от королевской ложи, чтобы фрейлина смогла хорошо рассмотреть принцессу Шарлотту. Орлова устроилась в кресле, аккуратно расправила юбки и положила на барьер маленький веер.

Публика постепенно заполнила зал. В партере почти не осталось свободных мест, да и ложи были уже полны. Агата Андреевна вдруг поняла, что дам в театре оказалось больше, чем мужчин. Шум голосов всё нарастал и наконец смешался в один сплошной гул. Он, не касаясь, обтекал Орлову. Хитросплетения чужого языка не задевали фрейлину: её как будто и не было в этом чужом месте, для всех она была невидимкой. Одинокая и свободная, Орлова принадлежала лишь самой себе. Но вдруг всё закончилось: прямо над её головой – в ложе первого яруса – заговорили две женщины. Может, им захотелось сохранить свой разговор в тайне от окружающих? Кто знает… Но говорили они по-русски. Соотечественницы?.. Да, именно так, ведь прозвучавшее имя «Лиза» не оставляло никаких сомнений.