Внизу к балкону начали подтягиваться суда, сначала это были катера и яхты, потом начал подходить флот: фрегаты, эсминцы и крейсеры, и, наконец, словно киты, поднялись из морской пучины подводные лодки.

– Что за дурацкая привычка – появляться в самый разгар созерцания, – чуть не выронил из рук батон Кирилл.

– Созерцания – от слова «озерцо»? – постарался Мефодий, давая понять Кириллу, что тоже обладает филологическим вкусом. – Хватит скромничать, это давно уже море. А крылья действительно секутся.

– Так вот почему люди не умеют летать – слишком много хлеба, – продолжал сыпать мякиш в воду Кирилл.

– Возможно, поэтому ангелы не едят хлеб.

– А чем же они живут? С виду упитанные такие.

– А ты чем живешь? Святым духом, поэтому, в отличие от птиц, летают, но не гадят.

– Ангел по определению не может, не может быть гадом. Ты находишь связь между гад и гадить?

– Мне кажется – прямая, – не раздумывая, ответил Мефодий.

– Кишка.

– Грубо, очень грубо.

– Ну, давай образно. А ты же не можешь образно, кишка тонка, – отомстил за нарушение покоя Кирилл.

– Трубопровод, – вывернулся Мефодий.

– Трубопровод не кишка, а горло. Союзники опять пытаются наступить нам на него. Извини, я, конечно, перебрал про образы.

– Не извиняйся. Это не красит адмиралов. Надеешься, что «Мистрали» все-таки подойдут?

– Ах ты, шельма, умеешь задеть за больное. – Кириллу расхотелось кормить уток. – Нет, я дальше смотрю, много дальше, – указал он взглядом вдаль.

Там на горизонте вместе с кораблями, крейсерами и подлодками за хлебом потянулась и суша.

– А ты, я смотрю, любишь кормить. Куда ни глянь, везде твои щедрые руки.

– Прикорм – это очень важно, я же тебе говорю, что работаю на перспективу.

Нужно создавать кормушки. Чем больше, тем лучше. От этого зависит улов.

– Я понял, уха вкусна, когда навариста.

– Ну, в некотором роде. Кстати, а почему бы мост между левым и правым не построить? – понюхал свежеотломленный хлебушек Кирилл и бросил в воду.

– Это дорого.

– Значит – выгодно. Та же стоматология, только другого масштаба. Если где-то прогнило, ставь мост и не парься.

– Стоматологи разводят людей на мосты, – невербально прошелся языком по своим Мефодий.

– А мосты – на берега? – рассмеялся Кирилл. – Надо строить разводные.

– Сейчас какой объект ни строй – все разводные. Главное – найти того, кто будет отвечать за разводку. Никто не хочет быть крайним, все хотят быть последними.

Между ними повисла пауза. Перезагрузка. Где-то вдалеке траулер начал грузить улов прямо посреди их разговора, а они, открыв рты, наблюдали за крупной рыбой. Мефодий был моложе, его нейроны справились первыми. Он раньше Кирилла очнулся от мечт и продолжил:

– Тепло. Бабье тело.

– Бабье, – задумчиво молвил все еще загруженный Кирилл. – Знаешь, что такое бабье лето? Это когда осень пришла и застала лето с бабой.

Мефодий беззвучно рассмеялся, как он умел, когда было не смешно, или ему не нравилось слово баба. Смеяться так он научился давно, это было удобно, вроде как человека не обидишь, а совесть не услышит, что смеешься из уважения. Но совесть услышала: «Отдашь голос, потом кричи, смейся безголосый. Рыба!» – дала она ему пощечину, он почувствовал горячий румянец на лице, словно табло его было table, за которым играли в домино.

– Как дела с музой? Все еще не слушается твоего воображения?

Мефодий отрицательно покачал головой, отвечая на вопрос.

– Будешь? – предложил ему Кирилл. – Свежий, я сам половину съел.

«Врет», – подумал про себя Мефодий и не стал останавливать голову. Совесть не позволила. Рука Кирилла по-прежнему ждала. Она застыла с хлебом в удивлении. Мефодию пришлось взять кусок хлеба, положил на язык, потом спрятал за щеку: «После выплюну».